Иногда на начальном этапе работы с клиентом можно услышать вопрос: «А почему мы говорим, а не рисуем? И не делаем тесты?» И далее обычно следует история об опыте консультаций, когда специалист регулярно давал различные задания, предлагал рисовать, выполнять различные тесты. С обязательным последующим разбором и разъяснением – а что все это означает, как характеризует клиента.
Если подобные вопросы возникают, мы можем задуматься – а что лежит в их основе? Возможно, клиентом действительно движет потребность с помощью специалиста побольше узнать о себе, получить некое определённое, стабильное определение, наименование… Эта озвученная потребность в «назывании» может быть вызвана наличием высокого уровня тревоги, внутренней неопределённости, размытости, растерянности; и чёткий конкретный «диагноз», который ставят некоторые тесты, может, как подсознательно надеется человек, дать некоторое успокоение и стабилизацию.
Да, в ряде случаев используется тестирование, в том числе, когда требуется выяснить уровень организации личности, наличие тех или иных психопатологических ее черт и соответствующих потенциальных рисков.
Что касается проективных методик, они способствуют высвобождению контролируемых разумом чувств, воображения; образы, возникающие в процессе рисования напрямую создаются бессознательным… и это имеет как диагностическое, так и терапевтическое значение. Нередко вдоволь порисовавший клиент расслабляется, уходят мышечные блоки, меняется пластика тела, розовеют щёки… В чём-то рисование создает условия для регрессии клиента в детское состояние, в то время как психолог начинает восприниматься как надёжная, защищающая и поощряющая родительская фигура. И здесь иногда бывает важно не давать чётких, конкретных трактовок, наименований рисунков, оставляя возможность для додумывания, до-чувствования, до-воображения клиентом материала сессии.
Но далее, на каком-то этапе терапии, возникает ощущение, что одним рисованием не обойтись, пусть даже с последующим качественным, глубоким обсуждением процесса. Будто что-то просится наружу, ищет иных выходов. И приходит время беседы. Т.е. – только беседы. И тут выясняется, что ранее легко и с удовольствием рисовавший человек оказывается скованным, робеющим… те чувства, которые транслировались невербальным способом, нередко не находят выхода. Это могут быть тревога, страх, чувство вины или стыда при необходимости говорить о тяжёлом и трудно выносимом. И здесь мы проживаем очень непростой и ответственный момент формирования нового уровня контакта.
На этом этапе у клиента есть возможность начать символическое взросление, развивать как способность рефлексировать, осознавать, так и способность взаимодействовать с психологом, быть в живом контакте. Именно в беседе, в личном взаимодействии в полной мере может реализоваться весь потенциал аналитического подхода, путём формирования отношений в так называемых переносе и контрпереносе, когда и клиент, и аналитик открыты процессу, проживают широкий спектр чувств в динамике… что, по сути и обеспечивает терапевтический эффект.
Да, говорить не всегда легко. Иногда просто не приходят слова. И какая-то часть сессии может проходить в молчании. Нередко в роли «символических посредников» между бессознательным клиента и аналитиком выступают сновидения, когда озвучивание, разбор, проживание принесённого клиентом сна полностью становится материалом сессии. Здесь также важно не стараться «внести ясность», однозначно интерпретировать, но предоставлять широкое поле для трактовок, фантазий по поводу пришедшего в сновидении.
А теперь - случай с одной клиенткой. Мы работали в целом уже около 7 лет, с несколькими перерывами на несколько месяцев, по просьбе клиентки. В первые годы молодая женщина охотно рисовала, приносила множество сновидений. Последние пару –тройку лет потребности рисовать не было, беседы затрагивали все более глубокие проблемы. И вот, на одной из сессий с самого начала стало ясно, что она… практически не может говорить. Взгляд был рассредоточен, ощущалось огромное внутреннее напряжение. Некоторое время прошло в молчании. Неожиданно, повинуясь спонтанному импульсу, я предложила: «А не хотите ли поиграть?» Сохраняя ту же заторможенность, она согласилась. Я принесла две коробки с игрушками, она стала по очереди брать их… рассматривать… ставить на стол…
И постепенно ее лицо стало оживать, меняться, началась игра. Прошедшая эволюцию от детско-слащавого «ля-ля-ля» с мягкими игрушками и кокетливыми куколками и котятами, до жестких столкновение машинок, солдатиков и монстров, при этом клиентка охотно комментировала происходящее в игре, создав целую историю. Когда все закончилось, женщина выглядела умиротворенной, но очень живой, наполненной силой. Как будто бы волшебство игры ослабило контроль разума и открыло дорогу эмоциям, проводниками которых стали игрушки; этот спонтанный эпизод нечто переключил, развернул фокус восприятия и чувствования под углом, позволяющим соприкоснуться с чем-то ранее недоступным, возможно, вытесняемым. Последующие сессии открыли некий новый этап в терапии.
Сколь бы ни был опытен психолог, каждый клиент несёт свой особый материал, на каждой сессии может произойти нечто неожиданное, непредсказуемое… и для специалиста, и для самого человека. Динамика процесса терапии на каждом этапе имеет массу возможностей… По сути, в нашем «терапевтическом альянсе» - клиент плюс терапевт, осуществляется не просто «лечение», но и нечто, подобное творчеству, где, на психологическом плане, исцеление сопровождается созиданием.
