Идем дальше?
Почему еще очень важно для нас давать выход нашим чувствам? Человек – это единая система, а в системе, как известно, все взаимосвязано: душа (чувства), тело, мысли. Если плохо нашей душе, то страдает тело и появляются плохие мысли; если есть плохие мысли, то страдает наша душа и тело.
Страх, как вы помните, очень энергоемкая эмоция, т.к. его основная функция – спасти жизнь. Интенсивность страха бывает разной, но длительное состояние страха (или любого другого «отрицательного» чувства) бывает разрушительным, даже если он небольшой интенсивности. Почему так происходит? Обычно «отрицательное» чувство сопровождается мышечным напряжением определенных участков тела. Если эта эмоция повторяется часто или длится слишком долго (переходит в хроническое состояние), то тело записывает это состояние в виде мышечного зажима. Мозгу невыгодно отвлекаться на то, что стало уже постоянным или повторяется слишком часто, и поддержание этого состояния переводится в автоматический режим. Таким образом, наше тело оказывается в состоянии вечного напряжения.
Чем это опасно для нас?
Во-первых, мышечные зажимы требуют постоянного потребления большого количества нашей энергии, т.е. энергия, которую мы могли бы израсходовать на решение каких-то жизненных проблем, на продвижение по карьерной лестнице, на внимание к собственным детям или любимым, тратиться на то, чтобы поддержать тело в ставшем уже привычным состоянии. В такой ситуации человек бессознательно стремиться к экономии энергии, он ограничивает свое общение, отгораживается от внешнего мира. Часто ли вас посещает состояние усталости и желание ничего не делать?
Во-вторых, напряженные мышцы пережимают кровеносные сосуды, таким образом тело постоянно недополучает питательные вещества и кислород. Человек, который постоянно испытывает дефицит энергии будет обязательно реагировать на смену погоды, на перепады давления, на смену светового режима. Недостаток питательных веществ и кислорода в органах постепенно приводят к всевозможным заболеваниям. Думаю, что Вам часто приходилось слышать истории от своих знакомых или родственников, когда кого-то беспокоит постоянная усталость или боли в сердце, он приходит к врачу, но никаких отклонений у него не находят. «У Вас все в норме,» - говорит врач. (Но это не значит, что и дальше будет все в норме).
В-третьих, мозг переводит не только наше тело на автоматический режим, но и наши чувства. Предположим, мышцы все время находятся в режиме «избегания опасности» (если в теле «записано» чувство страха. А ведь может еще записаться и чувство гнева или печали). Такой ситуации в реальности нам не встречается, а постоянно поступающим в наш мозг сигналам должно быть найдено какое-то объяснение, и, разумеется, мы его находим. Ведь мир представляется нам таким, каким мы его хотим видеть. И мы снова и снова находим чего нам бояться, или почему стоит печалиться, или на кого можно погневаться. Конечно, мы делаем это неосознанно, но зато жизнь себе портим вполне реально и основательно.
Смерть чиновника
А.П. Чехов
В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола. Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства. Но вдруг… В рассказах часто встречается это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и… апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.
«Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо».
Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:
— Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно…
— Ничего, ничего…
— Ради бога, извините. Я ведь… я не желал!
— Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!
Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал:
— Я вас обрызгал, ваше-ство… Простите… Я ведь… не то чтобы…
— Ах, полноте… Я уж забыл, а вы всё о том же! — сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой.
«Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»
Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов «чужой», успокоилась.
— А все-таки ты сходи, извинись, — сказала она. — Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь!
— То-то вот и есть! Я извинялся, да он как-то странно… Ни одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать.
На другой день Червяков надел новый вицмундир, постригся и пошел к Бризжалову объяснить… Войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей, генерал поднял глаза и на Червякова.
— Вчера в «Аркадии», ежели припомните, ваше-ство, — начал докладывать экзекутор, — я чихнул-с и… нечаянно обрызгал… Изв…
— Какие пустяки… Бог знает что! Вам что угодно? — обратился генерал к следующему просителю.
«Говорить не хочет! — подумал Червяков, бледнея. — Сердится, значит… Нет, этого нельзя так оставить… Я ему объясню…»
Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ним и забормотал:
— Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!
Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой.
— Да вы просто смеетесь, милостисдарь! — сказал он, скрываясь за дверью.
«Какие же тут насмешки? — подумал Червяков. — Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном! Чёрт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!»
Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал, и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять.
— Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, — забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, — не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с… а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам… не будет…
— Пошел вон!! — гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.
— Что-с? — спросил шёпотом Червяков, млея от ужаса.
— Пошел вон!! — повторил генерал, затопав ногами.
В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер.
1883
Улыбнулись?
Тогда прекрасного дня и заботы о себе!
