Первую часть интервью читайте здесь.

В сентябре 2014 года в Москву вместе со своей женой Мерилин уже во второй раз приезжал Ирвин Ялом – известнейший американский психотерапевт, профессор психиатрии Стенфордского университета, один из создателей «третьей волны» в психотерапии и основателей школы экзистенциальной терапии, любимый многими писатель, автор таких книг, как «Лжец на кушетке», «Когда Ницше плакал», «Шопенгауэр как лекарство», «Мамочка и смысл жизни» и др. Будучи в Москве, писатель представил свою новую книгу, которая называется «Все мы творения на день».

Пропустить приезд Ирвина в Москву было бы непростительно, очень хотелось увидеть лично того, кто во многом повлиял и на мое становление, как экзистенциального психолога. Поэтому это событие стало для меня и моих коллег по-настоящему трепетным и волнующим.

Ответы выдающегося психотерапевта современности на более узкопрофессиональные вопросы ‒ о степени открытости психотерапевта, даре психотерапии и лечении обсессивно-компульсивных расстройств ‒ читайте в следующей публикации.

‒ Не вдаваясь в детали, были ли среди Ваших пациентов знаменитости и если да, но не жаль ли Вам, что их «истинное Я» никогда не станет известным ни современникам, ни потомкам?

 ‒ Я в любом случае всегда стараюсь скрыть личность конкретного пациента. Первое, что я делаю, написав историю пациента для своей книги, ‒ это даю ему прочитать свой текст, и, если это необходимо, что-то исправить или вычеркнуть. А дальше я непременно меняю все, что только можно. В описанной личности пациента я могу поменять возраст, пол и так далее. Главное для меня ‒ описать суть проблемы, которая была у пациента, а все остальные признаки я меняю, чтобы была абсолютно невозможна идентификация. У меня не было таких пациентов, которые приходили ко мне, исполненные страха, что я могу о них написать. Скорее наоборот. Многие мои пациенты, приходя ко мне, говорят, что их пугает, что я не найду их достаточно интересными для того, чтобы описать их в своих книгах.

 ‒ Отказывались ли Вы от работы с какими-либо пациентами, и что это были за случаи?

 ‒ Я всегда встречаюсь с пациентом на ознакомительной сессии. И бывает так, что после этой первой встречи я не беру человека в терапию, а адресую его кому-то из моих коллег, который, как мне кажется, лучше справится с его проблемой. Это бывает в тех случаях, если я либо не чувствую в себе сил и возможностей помочь этому человеку, либо когда я точно знаю, что кто-то другой сделает это лучше меня. А еще в последние 5 лет я принял для себя такое решение. Я человек немолодой, жизнь моя заканчивается, и я принял решение, что буду работать с каждым пациентом не более одного года. Поэтому когда на первой ознакомительной встрече или даже во время первого разговора по телефону, я понимаю, что человеку потребуется много лет терапии, я не беру этого человека в психотерапию, так как не смогу дать ему эти много лет. Последнее время я сталкиваюсь с тем, что мои пациенты или потенциальные пациента идеализируют меня, наверное, потому что я пишу популярные книги, поэтому мне приходится часто отказывать людям, которые хотели бы стать моими пациентами, и они рассказывают всем об этом. Короче говоря, у меня сложилась репутация человека, который часто «отвергает» пациентов.

 ‒ Было ли у Вас желание основать какую-либо новую религию?

 ‒ Нет, у меня никогда не было такого желания. Более того, не хочу задеть чьих-либо религиозных чувств, но я должен признать, что я совсем не религиозен, я атеист и был таким почти всю жизнь. Меня привлекает идея, которая заложена в большинстве религий, о том, что нужно прожить жизнь, придерживаясь вечных ценностей, я и сам стремлюсь прожить свою жизнь правильно. Так что этот аспект религии меня как раз устраивает, но ко всему, что касается чего-то сверхъестественного, я отношусь очень скептично.

 ‒ Отсюда вытекает следующий вопрос. Вы атеист. А как Вы работаете с религиозными клиентами?

 ‒ Я часто работаю с религиозными пациентами. Среди моих пациентов были монахи, священники. И заметьте, я ни в коем случае не пытаюсь оспорить то, что для них является важной частью их жизни. Например, я помню, у меня была пациентка-монахиня, которая пришла ко мне встревоженная вот чем. Всю жизнь она просыпалась в 5 часов утра и вела долгие и очень глубокие беседы с Иисусом Христом. А потом на каком-то этапе ее жизни это прекратилось. Такое обеднение ее жизни так ее встревожило, что она пришла ко мне в терапию. И я сделал все что мог, постарался помочь ей вернуть то состояние духа, в котором она переживала столь важный и ценный для нее религиозный опыт. С другой стороны, поскольку у меня репутация атеиста, я полагаю, что многие глубоко религиозные люди просто не приходят ко мне.

 ‒ Если бы Вы в своей жизни не стали психотерапевтом и писателем, то кем бы Вы стали?

 ‒ Наверное, я бы стал доктором. Я уже рассказывал эту историю из своей жизни в одной из своих книг и расскажу ее и сейчас. Мне было лет 15, когда у моего отца случилась острая коронарная недостаточность. Я помню, как мы сидели и напряженно ждали врача. Это были те времена, когда врачи еще выезжали на дом к пациентам. И я помню, какое счастье было, когда доктор все-таки приехал и как он нам помог. Он помог отцу, но он помог и нам, успокоил нас и убедил нас в том, что все будет в порядке. Он надел на меня стетоскоп, чтобы я мог услышать, как бьется сердце моего отца. Этот его дар практически подарил нам новую жизнь. Отец поправился. Это совершенно бесценный дар. Я тогда подумал, что хотел бы иметь возможность делать то же самое – дарить людям жизнь и передавать этот дар дальше. В каком-то смысле медик – это тоже целитель. А может быть, я бы стал профессиональным игроком в теннис, я очень люблю теннис.

‒ Или велосипедистом? Вы ведь любите кататься на велосипеде.

‒ Да, или велосипедистом.

 ‒ В России очень популярна Ваша книга «Вглядываясь в солнце, или жизнь без страха смерти». Однако значительная часть ее читателей оставляет отзывы о том, что, ранее не боявшись смерти, после прочтения книги начали панически ее бояться. Как бы Вы могли объяснить причины этого?

 ‒ Может быть, тогда стоит прочитать мою книгу во второй или третий раз? Ну, а если серьезно, то, разумеется, страх смерти – это то, от чего не свободен ни один человек. Этот страх – неотъемлемая часть нашей жизни и нас самих. И он так или иначе проявляется, смерть напоминает о себе в ходе нашего существования – мы же видим, как стареют и уходят наши друзья, родные. Так что полностью свободным от этого чувства никто никогда быть не может.

 ‒ Ирвин, расскажите историю из своего детства, которая сейчас всплывает у Вас в сознании.

 ‒ Этот вопрос на данном этапе моей жизни очень важен для меня. Я сейчас пишу еще одну книгу – это книга моих воспоминаний. И я стараюсь вспомнить как можно больше из своего детства, продвинуться все дальше и дальше в своих воспоминаниях. Недавно мы с женой специально поехали в Вашингтон – город, в котором мы выросли и прошли по той дороге, которой в детстве ходили из дома в школу, чтобы разбередить воспоминания. Я все больше и больше думаю о своем детстве, вспоминаю его. Мои родители перебрались в Америку из России примерно в 1920-м году, им тогда было лет по 20. Они очень мало рассказывали нам о своем прошлом, о своей прежней жизни. И сейчас, когда я пытаюсь восстановить какие-то факты их жизни, я сталкиваюсь с тем, что это почти невозможно сделать – все, кого я мог бы расспросить об этом, уже давно умерли. Когда я в прошлый раз приезжал в Россию несколько лет назад, в ресторане я заказал борщ, и когда я его попробовал, я понял, что он совсем не похож на тот борщ, который варила моя мама. А потом я оказался в украинском ресторане и попробовал борщ там, и я его узнал. Так что либо моя мама готовила борщ по украинскому рецепту, либо на самом деле мои родители приехали из Украины.   

Материал подготовлен: 

Анна Короткова, психолог

Экзистенциально-гуманистический психотерапевт