История работы с этим клиентом запомнилась мне тем, что эмоционально я безумно переживала за него. Я не могла, выйдя из кабинета, забыть о нем, оставить свои переживания за закрытой дверью. Жизненная история этого клиента была насквозь пропитана болью и отсутствием принятия окружающим миром. Самое страшное, что в результате он сам стал отвергать окружающих и мир.

Это история Артема. На момент нашей с ним работы он был безработным, окончившим колледж около 1.5 лет назад. Он искал себя, свое место в мире. Но это сделать ему было трудно, так как к миру он относился враждебно и агрессивно. Узнав его побольше, я не могла удивляться - почему это было именно так.

Жизнь у этого парня не задалась с самого начала, если можно сказать так. Он рос с одним отцом, который на протяжении практически всей жизни употреблял наркотики и только в последние 2 года жизни перестал употреблять из-за интенсивного курса лечения. Несмотря на то, что в свои 50 он выглядел на 80, здоровью этого мужчины можно было только позавидовать. Мать этого мальчика была убита ее любовником из-за банальных 1000 рублей в порыве состояния измененного сознания.

Когда его родители еще жили вместе - это были постоянные пьяные оргии, происходящие в квартире, где проживал этот бедный мальчик, который никому не был нужен. Участковый знал дорогу в эту семью, как к себе домой. Конечно же, благодаря скорости распространения информации образовательное учреждение было в курсе относительно приключений его родителей. И всячески напоминало ему, когда он делал небольшие промахи в учебе или шалил, как делают обычные нормальные дети, что «конечно же, что еще от тебя можно ожидать, ты такой же как и твои родители». Инспекторы также не забывали говорить ему о том же – что ему дорога только по направлению жизни матери и отца. Слушая постоянно такие речи, мальчик со временем сам смирился со своей ролью. Динамику его изменений у меня получилось наблюдать практически лично благодаря принесенным им фотографиям, сделанным в школе (во время упражнения жизненная лента, отмечающая значимые моменты жизни, повлиявшие на становления меня как человека). Самое страшное, что он поверил, что он такой, каким его описывают, и стал себя вести соответственно. В своей жизни он совершал много ошибок, за которые он раскаялся позже.

Когда я с ним работала, в моей памяти постоянно всплывал монолог Печорина - героя М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»: «Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали - и они родились. Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду - мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние - не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, - тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочел ее эпитафию. Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится. Впрочем, я не прошу вас разделять мое мнение: если моя выходка вам кажется смешна - пожалуйста, смейтесь: предупреждаю вас, что это меня не огорчит нимало».

У Артема также одна из его частей «высохла», она была еще внутри его, но стала просто маленькой. Такой крошечной, что не то, что другие, а он сам порой не мог обнаружить ее.

Он был всегда против системы, так как она в какой-то степени поломала его, заставила убрать ту часть личности, которая была исконно его. У него было много злости на нее, которую он аккумулировал в себе на протяжении жизни. Всех кто был в системе, он ненавидел, что ему мешало двигаться по жизни. Он выражал эту сублимированную негативную энергию сначала посредством рисунков пальчиковыми красками для более полного ощущения. Потом переходил на более осознанный вербальный уровень. Посредством работы с пустым стулом он говорил о себе. Он ненавидел  и боялся. В страхе я была с ним рядом, поддерживая его, показывая, что он не один. Так как и я была частью системы, меня он тоже долго не принимал, считая неискренней и «работающей на тех парней». И поначалу я боялась, так как мне казалось, что это правда. Я ведь чувствовала агрессию и его желание бороться со мной. Моя феноменологическая реакция – была борьба. Пока в один момент я не увидела его – боящегося, страдающего мальчика. И я сложила копье, которое он давал мне в руки.

Соответственно, основным в работе с ним – было принятие. Я старалась честно присутствовать в нашей работе, откровенно делясь с ним своими чувствами – что я могла бояться его, радоваться его успехам, обижаться, злиться, восхищаться. Я хотела, чтобы он почувствовал, что здесь он значим, что я воспринимаю его не как уже прочитанную книгу, в которой я ничего нового не узнаю, а как только что открытый путеводитель… Путеводитель по его жизни.

Он боялся оценки, так как его всегда оценивали и оценивали негативно. Я делилась с ним своими ощущениями относительно его действий, показав, что можно не оценивать.

Несмотря на то, что он был уже взрослым, у него была семья, он не мог отпустить свою мать, которая ушла так непонятно и так быстро. Он как будто за столько лет не смог пережить ее утрату. А больше было похоже на то, что момент ее смерти он «захоронил» сам в своей памяти, отказываясь верить в это. Я не могла изменить его прошлое, дать ему новое детство, полное радости и любви, но я могла попытаться дать ему новый взгляд, а также проститься с прошлым. Он писал письма матери, открыв канал общения с ней, который он зацементировал давно. Он пытался с ней проститься, прощаясь и с какой-то частью себя.

Посредством рисуночных техник он увидел себя – себя маленького и обиженного, боящегося и ищущего защиту. При эксперименте со стулом, визуализировав себя маленького сидящего там, он начал защищать себя сам, обещая маленькому Артему, что он будет заботиться о нем.

У него был образ плохого парня, который он не знал, как поменять, как показаться другим людям по-другому. Ведь его видели так, как он хотел, как он транслировал. И мы начали экспериментировать в рабочем пространстве. Артем пробовал разные модели поведения людей, которые казались ему положительными, постепенно ассимилируя эти черты в себя.

Это была долгая работа, которая «высосала» много чувств и эмоций. В какие-то моменты из-за сопротивления у меня самой опускались руки. Все было трудно. А по-другому и быть не могло. Ведь человека, которого не любили, очень сложно убедить в том, что он достоин любви. На момент нашего расставания Артем стал более пластичным, он начал дифференцировать эмоциональные проявления людей – понимать, что не все против него. В конце мы подводили итоги, на которых он сказал, что самое важное для него было, что я не осуждала его, а слушала, не делала выводы о том, какой он – не поставила на нем крест. Для меня самым важным выводом было, что нельзя так сильно погружаться в жизнь и историю клиента – это на самом деле опасно для тебя как человека.

Несмотря на продолжительность работы с социально-опасными семьями, я как будто до сих пор не перестаю удивляться, шокироваться тому, насколько дети бывают там не нужны. И я задаюсь вопросом – зачем? По итогу я вижу искалеченных взрослых, не знающих, что такое любовь и не знающих как можно любить. У них есть истины по жизни, что нужно делать, как себя вести, но все это эмоционально сухо, безжизненно в большинстве своем. И единственное, что ты можешь – это попытаться показать им другой вариант жизни.