Кира: Сотрудники нашей дизайнерской компании традиционно работали в командах по пять человек. Мы все обладали схожими знаниями и, если нужно, могли заменять друг друга. И вот два месяца назад стало известно, что руководство вынуждено сократить по одному человеку из каждой команды. Никто не знал, кто это будет, все находились в напряжении.
Юлия Василькина: На данный момент увольнения уже состоялись?
К.: Да, и я оказалась среди уволенных. Не могу понять, почему сократили именно меня. Мне кажется, что были и другие кандидатки. Я далеко не худшая сотрудница.
Ю. В.: Вы говорите, что не можете понять. Ваше начальство объяснило свое решение?
К.: Да, руководители поговорили со мной. Сказали, что это было непростым решением, что они ценят меня как профессионала и уверены, что я найду интересную работу. Я восприняла все это как обычное «бла-бла-бла».
Кира рассказала о своих переживаниях. Она разочаровалась в своих руководителях и вообще в коллективе. Она всегда считала команду чем-то вроде «семьи». Руководство всегда старалось создать и сохранить теплую доверительную атмосферу. Когда стало понятно, что фирма может выжить, только сократив команду, это стало шоком для всех. Нет, начальство у Киры никогда не было жестоким и холодным. Она видела, каким трудом дается им это решение. Коллектив был дестабилизирован.
Ю. В.: Кира, вы сказали, что разочаровались и в руководителях, и в коллегах. Но при этом с большой теплотой говорите о них, как о семье. В чем и ком именно вы разочаровались?
К.: Я думала, что среди коллег есть взаимная поддержка и доверие. Но тут я узнаю, что до руководства дошли кое-какие подробности, которые не знал никто, кроме некоторых личностей. И выбалтывалось это именно на волне «кого же уволят». Я понимаю, что каждый выживал, как мог, но осознавать, что тебя подставили, выболтав то, что было в приватном разговоре, очень неприятно. А насчет руководителей – плохо, что они ориентировались фактически на слухи и мнение других людей.
Я спросила, что же, по мнению Киры, все-таки стало причиной для увольнения. Она вспомнила, что было несколько эпизодов с опозданиями (хотя у всех коллег они иногда случались). Затем вспомнился клиент, с которым Кира так и не смогла найти общего языка, хотя это и не отразилось на реализации его проекта – просто обязанности по коммуникации взяла на себя другая коллега.
К.: Возможно, главным было то, что у меня есть одна черта. Я всегда говорю как есть. Некоторые будут молчать, но я не такая. Я и начальству всегда могла задать вопрос, если что-то «острое». А в последний год начались перебои с зарплатой, она уменьшилась. Собственно, поэтому всем стало ясно, что увольнениям быть. Я говорила об этом с коллегами, выражала недовольство таким положением с деньгами. Теперь, когда я уволена, задаю себе вопрос: может, нужно было, как некоторые, сидеть, молчать и улыбаться?
Ю. В.: Кира, прежде чем мы это обсудим, я хотела бы спросить: чего бы вы хотели от нашей сегодняшней встречи? Чем я смогла бы вам помочь?
К.: Очень хотелось бы прийти в себя. Мне душевно плохо. Я была в «семье» и относилась как к «семье», а теперь оказалось, что я не нужна. Моя уверенность в себе подкосилась. Мне кажется, что я не смогу найти работу.
Ю. В.: Хорошо, ваш запрос понятен. Действительно, очень трудно рвать с коллективом, который был так близок. И всплеск неуверенности в себе – дело частое.
Когда человека постигает увольнение, часто вместе с работой его покидает и вера в себя. Ненадолго, но падение самооценки можно наблюдать почти всегда. И пожалуй, когда речь идет о психологической работе с уволенными, именно на этом и стоит сосредоточить фокус работы. «Обретя себя» снова, человек быстрее сможет восстановить эффективность и найти новую работу. Падение самооценки, сомнения в правильности своего поведения – эффекты вполне функциональные, но только на короткое время. Они помогают остановиться и провести анализ ситуации для того, чтобы не повторить ошибок, если они все же были. Главное – не остановиться в этом состоянии, а выйти с новым пониманием себя.
Ю. В.: Вы сказали, что, возможно, нужно было вести себя по-другому. А вы смогли бы?
К.(задумавшись): Мне кажется, все-таки вряд ли. У меня активная жизненная позиция.
Ю. В.: Эта склонность говорить честно и открыто когда-нибудь показывала свою полезность для дела? Или всегда только мешала?
К.: Вообще-то… да, была полезной. Конечно! Именно поэтому со многими клиентами именно я вела непосредственное общение по работе. И коллеги знали, что я обозначу все, что нужно, а не буду юлить. И если нужно было для пользы дела поговорить с начальством, пусть даже и неприятно, я никогда не боялась. И конфликт разрешался.
Ю. В.: То есть можно сказать, что ваша прямота и честность играли позитивную роль. Они были эффективны с клиентами, вероятно задавали тон реалистичности по срокам выполнения заказа…
К.: …а иногда клиенты просто фантазировали о том, что невозможно было бы воплотить! Они уже не раз меняли исполнителей, и, видимо, никто им так и не сказал, что это невозможно. Я знала, что нужно это уточнить и что надо добиться реалистичности и понимания наших возможностей. Поэтому наши клиенты редко бывали недовольны.
Ю. В.: Но если это так, стоит ли говорить о том, что это качество нужно искоренить в себе?
К.: Получается, что нельзя. Оно полезное.
Ю. В.: Да, это часть вашего профессионального опыта, компетенций. Это то, что отличает вас от других, может и не менее профессиональных работников. Каждый силен своими качествами. В целом – это ваша сильная сторона.
К.: Но ведь в частности из-за этого меня и уволили?
Ю. В.: Возможно, стоит задуматься только о пропорции проявления этого качества. Где-то и кому-то не стоит говорить напрямую. Теперь вы это знаете и сможете учесть на будущее. Но есть еще один интересный аспект. Хочу узнать: когда ваше начальство разговаривало с вами о грядущем увольнении, чем они, так сказать, «подсластили пилюлю»?
К.: Я уже говорила – они сказали, что я профессионал своего дела, что им жаль со мной расставаться. Что они готовы дать мне письменные рекомендации. И возможно, я достойна лучшего – в другой должности, более высокой и ответственной, которой у них нет. Но я решила, что это стандартные слова.
Ю. В.: Познакомившись с вами, я могла бы предположить, что это не так. Вы производите впечатление человека активного, самостоятельного, уверенного в себе (даже если сейчас немного потерялись). Поэтому давайте разберем: у начальства были основания сомневаться в вашей профессиональной компетентности?
К.: Думаю, что все-таки нет. Серьезных нареканий никогда не было, только какие-то рабочие моменты, которые бывают у всех.
Я резюмировала, что профессионалом Киру назвали не зря. Она, улыбнувшись, признала. Далее мы разобрали, были ли «пустыми» слова о том, что с ней жаль расставаться. Оказалось, что нет – начальники переживали и иногда звонили со словами поддержки, как и некоторые из коллег. Мы поговорили и о той мысли, что Кира достойна большего. Мы снова вернулись к качеству честности и обсудили, что это важное качество сильного человека, который мог бы организовать других. Кира заметно приободрилась.
Ю. В.: Кира, вы до сих пор думаете, что сказанное начальством было формальными словами утешения?
К.: Теперь мне кажется, что нет. Думаю, они ценили меня. Сейчас вспомнила интересную фразу. Они сказали, что я точно смогу найти себе место, в отличие от других.
Ю. В.: Как вы думаете, что имелось в виду?
К.: Мои коллеги – хорошие профессионалы. Но по «выживаемости» и правда разные. У одной маленький ребенок и нет мужа. Вторая – очень робкая. Третья – чувствительна и всегда очень переживает по мелочам. Четвертая «в себе» и не очень любит общение.
Ю. В.: То есть получается, что дополнительным «за» ваше увольнение могли быть вовсе не отрицательные причины, связанные с вами, а как раз ваша характеристика «выживаемости»? Другими словами, «семье» было менее страшно отпустить вас, чем кого-то другого, потому что была уверенность, что вы способны действовать в этой ситуации?
К.: Ух ты! Я и не думала в таком ключе! Но получается, что из всех наших я действительно могу справиться быстрее.
Ю. В.: Вам сейчас придется искать работу. У вас уже был такой опыт?
К.: Да, мне приходилось дважды устраиваться на работу. Каждый раз я переживала и долго искала место.
Далее оказалось, что «долго» – это «почти полтора месяца». Это стало поводом пошутить и немного посмеяться, сказав Кире, что для кого-то этот срок обозначался бы другими словами, например – «почти сразу нашел». Кира, посмеявшись, согласилась. Далее мы обсудили, есть ли, с ее точки зрения, предложения о работе по ее специальности. Оказалось, что есть. Я немного поспрашивала Киру о том, как именно она будет искать работу. Стало ясно, что душевные метания улеглись, что Кира практично рассуждает о том, на какие предложения можно будет согласиться, а что ей не подойдет. Она была готова к поиску нового.
Ю. В.: Ну что же, Кира, нам пора на сегодня завершать нашу встречу. Я вижу, что ваше состояние изменилось, но все же хочу услышать, с чем вы уходите от меня.
К.: Хочу сказать огромное спасибо. Я жила с момента увольнения в негативных эмоциях: винила себя, девочек, начальство. Сейчас я поняла, что на самом деле увольнение – штука неприятная, но я смогу его пережить. Я уверилась в том, что у меня есть качества, которые мне помогут, а также профессионализм. Не надо сомневаться в себе. Я, пожалуй, чуть-чуть отдохну, и это будет как отпуск. А недельки через две плотно займусь поиском работы.
Я от души поддержала Киру, и мы закончили встречу. Когда она прощалась, я обратила внимание, что у нее даже изменилась осанка и походка: они стали более уверенными. Впрочем, внутренние ощущения всегда отражаются в теле.
P. S. Кира нашла себе место в течение первого месяца поиска и сейчас довольна работой.
