В коммуне имени Феликса Эдмундовича Дзержинского воспитывался беспризорный мальчик по фамилии Терентюк. На сцене коммунарского театра он проявил незаурядный актёрский талант. Как пишет Антон Семёнович, “талант очень редкой наполненности комика, чрезвычайно тонкого, остроумного, обладающего прекрасными голосовыми связками, богатейшей мимикой, умного такого комика” (Макаренко А.С. Соч. в 7-ми тт. - Т. 5. - М., 1958. - С. 119).

И сам Антон Семёнович, и вся коммуна не сомневались, что Терентюк выберет профессию актёра. Но случилось непредвиденное. В те годы самой модной и престижной была профессия инженера, а Терентюк, на беду, был круглым отличником и, несмотря на советы и уговоры, поступил в технологический институт, понадеявшись, вероятно, на то, что круглому отличнику любое образовательное море не выше, чем по колено.

Удручённый таким решением одного из лучших и умных воспитанников, Антон Семёнович пишет: “И вот он ушёл в технологический институт при моём глубочайшем убеждении, что мы теряем прекрасного актёра. Я сдался, я не имею права, в конце концов, совершать такую ломку...” (Там же. - С. 119-120).

Прошло полгода. Прогноз Антона Семёновича, что если Терентюк и станет инженером, то очень посредственным, подтверждался у всех на глазах. Парня надо было срочно спасать от катастрофы на всю жизнь. И вот тут Антон Семёнович не выдерживает: “Я подумал-подумал и решился - вызвал его на собрание коммунаров, говорю, что вношу жалобу на Терентюка: он не подчинился дисциплине и ушёл в технологический вуз. На общем собрании говорят: “Как тебе не стыдно, тебе говорят, а ты не подчиняешься”. Постановили: “Отчислить его из технологического института и определить в театральный техникум” (коллектив “подавил” личность. - В.К.). Он ходил очень грустный, но не подчиниться коллективу он не мог,- он получал стипендию (100 рублей от коммуны - добавка к государственной стипендии. - В.К.), общежитие в коллективе. И сейчас он прекрасный актёр, уже играет в одном из лучших дальневосточных театров, в два года он проделал путь, который люди делают в 10 лет. И сейчас он мне очень благодарен” (Там же. - С. 120).

Дальше прошу следить за каждым словом, за каждой запятой и за каждой кавычкой. Минули годы. Терентюк с успехом играет в театре. Но Антона Семёновича по-прежнему терзают сомнения. Он снова и снова возвращается к этому случаю и честно признаётся, что обосновать своё решение, как педагогический закон, ему не удалось и что он не знает, может ли такой закон быть или не может: “Но всё-таки, если бы ТЕПЕРЬ передо мной стояла такая задача, я бы БОЯЛСЯ её решить, - кто его знает, какое я имею ПРАВО произвести НАСИЛИЕ? Вот право производить такую ЛОМКУ - вопрос для меня НЕ РЕШЁННЫЙ. Но я глубоко убеждён, что перед КАЖДЫМ ПЕДАГОГОМ (а не перед “научным психологом” или перед его однояйцевым близнецом “научным философом”. - В.К.) такой вопрос будет вставать - имеет ли право ПЕДАГОГ вмешиваться в движение ХАРАКТЕРА и направлять туда, куда надо, или он должен пассивно следовать за ЭТИМ характером? Я считаю, что вопрос должен быть решён так: имеет право. Но как это сделать? В каждом ОТДЕЛЬНОМ случае это надо решать ИНДИВИДУАЛЬНО, потому что одно дело - иметь право, а другое дело - уметь это сделать. Это две РАЗЛИЧНЫЕ проблемы. И очень возможно, что В ДАЛЬНЕЙШЕМ (!) подготовка наших кадров будет заключаться в том, чтобы учить людей производить такую ломку. Ведь учат врача (вот оно! - В.К.), как производить трепанацию черепа (в то время такая операция была столь же ответственной, как сегодня - шунтирование или трансплантация. - В.К.). В наших условиях, МОЖЕТ БЫТЬ, будут учить педагога такую “ТРЕПАНАЦИЮ” (понятно, почему появились КАВЫЧКИ? - В.К.) производить,- может быть, более ТАКТИЧНО, более УСПЕШНО, чем я это сделал (куда там - учить такому - единственный свет в окошке - “государственный образовательный стандарт”! - В.К.), но как, СЛЕДУЯ ЗА КАЧЕСТВАМИ ЛИЧНОСТИ, ЗА ЕЁ НАКЛОННОСТЯМИ И СПОСОБНОСТЯМИ, направить ЭТУ личность в наиболее нужную для НЕЁ (!) сторону” (Там же. - С. 120.).

Что в такой “трепанации” можно усмотреть крамольного, не скажет ни один человек, который способен мыслить и рассуждать “в пределах нормы”. Тем более, что сорок с лишним лет назад, а если точно, то 24 ноября 1950 г. “Литературная газета” опубликовала мою статью “Ещё о Ломоносовых, таланте и призвании”, в которой я упомянул и о случае с Терентюком. На статью пришло много откликов. Один из них, написанный актёром А. Евтушенко, газета передала журналу “Народное образование”, где он и был напечатан. А. Евтушенко писал, что, принимая столь ответственное решение, общее собрание и Антон Семёнович не ошиблись. Дмитрий Филиппович Терентюк стал на самом деле замечательным актёром. Только за три года он сыграл на сцене театра в городе Энгельсе около дюжины сложных ролей. Тут и Оргон в “Тартюфе”, и Никита “Во власти тьмы”, и “Павел Петрович в “Сонете Петрарки”.

Товарищи по работе восхищались Терентюком и вслух и втайне, но он никогда не был доволен собой. “Такой ясный в создаваемых им образах, он казался нам до крайности непонятным в повседневной жизни. Если смотрит - так непременно с грустью, если молчит - так непременно долго. Молчит, когда спор, как пожар, перебрасывается от соседа к соседу, охватывая всех, кто способен воспламеняться и гореть. Глядишь на него и думаешь: равнодушен.

Неправда! И ещё тысячу раз неправда! Я видел, как однажды он не оставил камня на камне от доводов секретаря горкома А., повелевшего выбросить из спектакля “Сонет Петрарки” сцену, в которой показывались плохой партийный работник и разложившийся молодой скрипач” (Евтушенко А. Макаренко не ошибся. - Народное образование. № 3, 1963).

И дальше: “Это был человек, “душевный порох которого не зависел от погоды и всегда оставался сухим. В споры же он не вступал потому, что их значимость казалась ему сомнительной”.

...В пятьдесят лет Д.Ф. Терентюк первый раз встретился с матерью. “Встречу он переживал удивительно тихо. Было только заметно, что в такой ситуации человеку трудно даётся радость”.

...За три года, которые Д.Ф. Терентюк прослужил в театре города Энгельса, он лишь однажды, да и то по настойчивой просьбе горкома комсомола, скупо рассказал о себе: “Беспризорничал. Сняли с поезда, привели к Антону Семёновичу. Я стою у порога, а он сидит за столом и пишет. На меня - ноль внимания. Ровно стоять без привычки трудно, и я прислонился к косяку, стою в развалочку. А он как будто этого только и ждал, спрашивает:

- Для чего служит косяк?

- Ясное дело,- говорю,- чтобы дверь держать.

То ли ему мой ответ понравился, то ли ещё почему, а только мораль за мою “развалочку” он мне читать не стал. Спросил, как зовут. Хочу ли жить в коммуне.

...А потом началось то, о чём в его книгах написано. Учились ремеслу, учились дружить. Короче говоря, жить учились. Много нас было, но он каждого знал. Знал, кто чем дышит. Я, к примеру, после школы в технологический институт подался. Учился средне. Антон Семёнович считал, что моё призвание быть артистом, и вскоре судьбу мою решило общее собрание коммунаров. Теперь вот работаю на сцене... много лет.”

Ну чем не гарантия? Если мало, добавлю ещё одну. В 1961 г. мы с Дмитрием Филипповичем познакомились на даче супруги Антона Семёновича. Как водится, приняли по рюмашке и разговорились. Я напомнил про случай в коммуне. Он рассмеялся и подставил мне голову: “Можешь пошукать, шви повиннi залишитись (Можешь поискать, швы должны остаться!).