Первый опыт получения супервизии был на второй ступени обучающей программы МГИ. Я уже и не помню толком, как это было. Точно помню, что, не смотря на все уверения ведущих обучающей программы (тренеров) о полезности супервизии для профессионального роста, мне было страшно. Приобретенный за годы разных обучений академизм не давал спокойно жить. Тренеры сначала воспринимались как учителя и наставники, хотелось услышать от них «хорошо» и «отлично» и совершенно не хотелось слышать плохой оценки. Осознанности в работе было мало, все делалось по внутреннему наитию. Очень тонко это как-то было и хрупко. Я представляю, если бы мне в тот момент попался какой-нибудь «злобный» тренер и сказал, что психотерапия совершенно не мое и мне надо идти, например, в сталевары. Может в сталевары не пошел бы, но надолго бы погрузился в свои переживания и сомнения.

В супервизии, которая проходила в рамках обучающей программы, мне всегда было сложно «формулировать запрос». Эти самые запросы я из себя всегда буквально вымучивал. «Последи за моими позами и жестами», «Посмотри, где и какие развилки были в сессии», «Последи за энергией в сессии» - это тот немногочисленный список моих запросов, и те я где-то подслушал. Вообще, в программе супервизия - это был целый ритуал. Я сажусь перед клиентом, я должен обязательно «обозначить» наличие супервизии, сказать, сколько времени на нее понадобится, сколько мне понадобится включенных супервизий, их продолжительность, в каких местах я буду её заказывать (напр., при ощущении «тупика») и т.д. Если не соблюсти этот ритуал, то без супервизии я, конечно, не остался бы, но ощущение неправильности оставалось. Это могло произойти, например, если все сессии и их очередность на день были расписаны, а я не сказал, что мне нужна супервизия, сам виноват, о себе не позаботился, поэтому не трать время других. С другой стороны – это обучающий процесс и очень важный опыт - я знаю, что так тоже может быть и договор может быть очень строгим. Как говорится: «Тяжело в учении – легко в  бою». Кстати, когда приезжали тренеры из других городов, то договариваться было как-то проще, а сессии и супервизии протекали как-то естественнее.

Отдельный опыт супервизии – это подготовка к мастерским на гештальт-конференции. Там и запрос формулируется естественнее и виден результат своей работы.

Во время моего обучения понять, где и какие программы существуют, мне было трудно. Для индивидуальной супервизии, как мне казалось тогда, у меня еще не было достаточной практики. Моих знаний и ресурсов не хватало, чтобы найти супервизора в городе. Поэтому я воспользовался удобным вариантом. Один из моих тренеров со своей коллегой открыл супервизорскую группу, которую я регулярно посещал в течение года. Там было достаточно уютно, безопасно, хватало пространства для работы, но, к сожалению, из-за недостаточного спроса на групповую супервизию, группа прекратила свое существование.

Потом я долго посещал супервизорскую группу, организованную приезжим тренером из Москвы. Она имела необычный формат для супервизорских групп – трехдневки раз в два месяца.

В настоящее время супервизия для меня – место профессионального роста, рабочая среда, живой процесс. И я обращаюсь к супервизорам, как практикующий терапевт, и теперь уже другие терапевты обращаются ко мне как к супервизору. Свою спину трудно увидеть даже в зеркало, а совершенству нет предела.

Описывая свой путь в супервизии, я пришел к мысли, что я доволен своей терапевтической работой. Вспоминая те моменты, когда я не мог выразить запроса, сейчас я подумал, что моим непроговоренным запросом скорее всего был вопрос: «Мне нравится процесс терапии, я выхожу из сессии довольным и цельным. Что не так? Ведь так не может быть?», - дескать работа не может приносить удовольствия. :)