Работа психолога или психотерапевта сходна с любой другой профессиональной деятельностью в том, что в ней есть обязательные процедуры, которые выполнять необходимо и которые воспринимаются сухо как долженствования, а есть те, которые приносят радость и наполняют вдохновением. Осмелюсь сказать, что субъективно, для меня, именно такой интересной и полной ожиданий является работа с подростками, хотя с ними нелегко, но нелегко, если не понимать, кто перед тобой и какую позицию занимает психотерапевт, откуда он говорит с подростком? Если из позиции и места обычного взрослого, который пытается научить жить, сделать выбор, ответить на все возникающие вопросы или который читает  морали, то однозначно психотерапевт попадает в  перечень людей, находящихся «по ту сторону баррикады», которые нудят, пилят, делают постоянные замечания. 

Когда же позиция психотерапевта заключается в том, чтобы не критиковать, принимать их протесты, резкость и быть честным с ними, когда речь заходит об отношении к тем поступкам, которые они совершают, то можно надеяться на доверие и  выстроить отношения, в которых подросток научиться мыслить, задумается о том, что значит быть ответственным за свой выбор.    

Саша был типичным «трудным» подростком, но он достаточно хорошо учился, особенно не прикладывая к этому усилий, внешне ничем не выделялся: щуплый, с подростковыми прыщами на лице. На приеме  оказался вместе с мамой, которая едва не плача рассказывала о том, что он полностью игнорирует их с отцом просьбы, врет, не завершает ни одного дела до конца, грубит и кричит. Отчаявшаяся мама, плача, просила: «Повлияйте хоть как-нибудь, уже нет никаких сил спорить с ним, как будто горохом об стену». Ее явно пугало явное, хоть невооруженное противостояние их взрослого сына и мира в лице родителей, успешных, приличных, состоятельных.

Я слушала маму, видела ее волнение и беспокойство и пыталась ответить на вопрос: «Что поломано в этих отношениях? Что именно игнорирует  этот пятнадцатилетний подросток, когда как будто забывает выполнить просьбу о помощи?», я наблюдала за мамой и сыном и думала о том, что кровно-родственные связи, то есть те, в которых находятся родители и дети, хоть и являются первичными, но не определяют близких и доверительных отношений, которые заслуживают чуткого внимания, заботливого взращивания, честности и определенности.

Обо всем этом мы говорили потом с Сашей, хотя прошло немало времени прежде чем он поверил мне, такой же Взрослой, «из них». Он доверил очень интимное и сокровенное, рассказав о том,  чего он хочет, но не знает пока, как этого достичь, и все попытки, которые он предпринимает, родители называют «блажью», «глупостью».

И если бы кто-то  услышал наши беседы с Сашей, возможно, сильно бы удивился, что иногда они напоминают «военный совет» или научно-фантастический рассказ. Я же удивлялась тому, какой он веселый и остроумный, преданный своей идее, но все это с завидным для подростка упрямством отказываются признавать его родители. И возможно, в этом все дело: набраться смелости и увидеть в своем ребенке то, чего нет в вас, и потом так построить отношения, чтобы появилась возможность  проявиться, заиграть этим качествам и сделать его уникальным, ярким. Когда-то одна из клиенток, которая посещала терапию на протяжении двух лет и пришла ее завершить, сказала: «Я поняла, что могу любить своего сына с открытыми объятиями, что я могу быть рядом, но жить за него нельзя – это его убъет». В этом, наверное, основной смысл, который хотелось бы донести до родителей подростков, особенно матерей, которые стремясь предупредить ВСЕ несчастья, неизбежно попадают во властную позицию, из которой они не могут принять ошибок, недостатков, чувств и эмоций своих детей-подростков и тем самым вынуждают их сопротивляться этому, отрицать такое положение вещей всякими доступными им способами.

Настю привел папа, предварительно рассказав о том, насколько она изменилась, стала неорганизованной и вспыльчивой, недисциплинированной и резкой. Настя оказалась симпатичной двенадцатилетней девочкой, очень подвижной и разговорчивой, и которую беспокоил один вопрос: « А зачем я здесь?». Не дожидаясь моей реакции, она тут же задает еще один: «А можно я уйду?». Через секунду, обратив внимание на разложенную на столе головоломку из спичек, тут же предлагает ее разрешить вместе, а потом говорит, что она очень хочет зажечь спички. Я киваю, но она не делает этого, и очень бойко вдруг говорит:  «Я здесь, потому что я ненормальная. Так все говорят: дома и в школе».

-       И что же такого ненормального ты делаешь? – спрашиваю я.

-       Папа говорит, чтобы я ходила на танцы и на музыку, а я хочу играть в женский футбол, мне там нравится. Танцы и музыка – это я не люблю. И когда я говорю ему об этом, он начинает задавать вопрос, очень странный: почему я этого не люблю. Скажите: как мне ответить на него?

Задав этот вопрос, она не ждет ответ, а тут же переходит к рассказу о мальчике, которому она нравится, а он ей нет, показывает фотографии их соцсетей, тут же опять берет в руки спички – зажигает их, пугается, сама же говорит, что она не должна так делать.

Я терпеливо наблюдаю за происходящим, ловлю себя на мысли, что Настя очень тревожна и ей непросто сказать о своих желаниях, переживаниях и эмоциях  взрослому, который требует еще и объяснить их. Гораздо проще воспользоваться объяснением – «это потому что я ненормальная». Используя это определение Настя как будто проверяет, а смогу ли я выдержать ее такой? Как я отреагирую на то, что с ней происходит? А ведь она старается изо всех сил и сдерживаться, и быть «НОРМАЛЬНОЙ», и искать ответы на вопросы, на которые и взрослый ответить не всегда может. И принятие мной этой ненормальности, спокойное отношение к этой ее части, открыли для Насти иное отношение к себе.  

Портал «Клуб Здорового Сознания»
2015 - 2024


Карта сайта

Email:
Связаться с нами