Счастлив тот, в жизни которого был человек, принимающий тебя таким, какой ты есть. В моей жизни это был мой дед. Со слов отца, когда мед. сестра в роддоме вышла покурить и сказала, что родился мальчик, мой дед от радости подпрыгнул. Надо сказать, что он был невысокого роста и очень тучный. Я никогда не видел, не то чтобы он подпрыгивал, а бежал бы куда-то, или даже просто очень быстро шел. И никто и никогда так больше не радовался моему появлению. Конечно, родители тоже любили меня, при этом наши отношения во многом определялись их ожиданиями от меня. Впрочем, это распространенная история и сейчас не об этом.

Он жил неподалеку. Когда я заходил к нему он всегда был рад меня видеть, оставлял все свои дела и был со мной. Мы могли просто молча сидеть рядом. Или переброситься парой слов. Мне было хорошо рядом с ним. Я не помню, чтобы мы во что-то играли. Но мне очень нравилось, когда он что-то рассказывал.

В 19 лет он попал на Карельский фронт. И уже в этом возрасте стал Героем Советского Союза. Один этот факт многое определил в моей жизни. Когда я попадал в сложную ситуацию или встречался с трудными обстоятельствами, то вспоминал про деда. Благодаря ему я не знаю, что такое сдаться перед лицом обстоятельств, опустить руки или отчаяться. Едва тень чего-то подобного показывается на горизонте, я себе говорю: «А что ты такого сделал в своей жизни? С чем ты боишься не справиться? Тебе 20/25/30/35 лет, у тебя есть руки, ноги и голова, что ты называешь невыполнимым или невозможным? Он ведь в свои девятнадцать смог».

Их было двенадцать человек. Все были добровольцами. Им предстояло участвовать в имитации форсирования реки Свирь. Пятьсот метров проплыть в воде толкая перед собой плот с макетами пулеметов и чучелами солдат. Нужно было вызвать на себя огонь всего того что могло стрелять на противоположном берегу. Двенадцать живых человек. Оттянуть на себя максимум сил противника. Настоящее форсирование должно было случиться чуть позже в другом месте.

Что в моей жизни может с этим сравниться? Какие обстоятельства могут быть хоть немного похожи? Какое право я имею смалодушничать? Он ведь пошел добровольцем.

Они проплыли эти пятьсот метров. Толкали перед собой плоты. По ним стреляли из всего, что было на другом берегу. Проплыли. Все двенадцать. Живые. На обломках того, что осталось от плотов. Просто вплавь. Зажимая в зубах оружие. Выбрались на берег. Все двенадцать. Живые. Каким-то чудом отбились и ушли вглубь, в тыл врага. Мокрые, полуодетые, без припасов и практически без оружия. Все двенадцать. Живые.

Какие обстоятельства могут вызывать у меня панический страх? Так чтобы я впал в ступор или убежал? Или чтобы я предал того, кто мне доверился? Или подставил? Он ведь не отступил.

Три дня они блуждали по тылам противника. Командование записало их в погибшие. Были написаны похоронки. На всех. А они живые. Все двенадцать. Потом вышли к своим. Форсирование прошло успешно и наши наступали. Каждый получил Героя. Все двенадцать. Живые.

Он рассказал об этом один раз. Мельком и видимо нехотя. Я больше узнал из книг, в которых был описан этот случай. Одна такая стоит у меня в книжном шкафу. Он вообще о войне мало говорил. Просто сидел и курил, выпуская клубы сизого дыма в квартире. А 9-го мая выпивал молча залпом граненый стакан, наполненный до краев. И дальше сидел, курил.

Когда я немного подрос, он стал говорить, что хорошо было бы нам съездить в Лодейное поле. Так называется город, который стоит на берегу той реки. Именно там все и происходило. Он показал черно – белые фотографии, на которых они в каком-то 50-м году, садят саженцы сосен в парке, который разбит по случаю Свирской победы. Все двенадцать. Живые. На том же берегу. И мы даже как-то по-своему планировали эту поездку.

А потом он умер. Утром шел по коридору споткнулся и упал. Он был тучный и тяжелый. Сломал позвоночник. Не смог встать. Вечером к нам пришла бабушка и рассказала о том, что дед лежит и встать не может. Не одеваясь, я побежал к нему. Он не хотел и уже не мог встать. Как ребенка я поднял его и бережно на руках донес до кровати. Он лежал несколько месяцев. И ни разу не пожаловался. А потом он умер. Последний из двенадцати.

Когда мой старший сын немного подрос, я рассказал ему о его прадеде. А также о том, что нам с ним надо будет как-нибудь съездить в Лодейное поле. После этого прошло несколько лет. Иногда мы вспоминали, что хотим съездить. Но не ехали. Просто разговаривали об этом. И как-то днем я собрал спортивную сумку, бросил ее в машину, сел и поехал. Один. Молча. К деду. И через три дня стоял на берегу реки.

Я стоял и смотрел и не понимал. Как? Как это вообще возможно? Вот река. Вот пятьсот метров, на которых не спрятаться и не скрыться. Вон другой берег. Плыть далеко, Но стрелять – то близко. И они стреляли. Все кто там был. Остервенело, испугано, в страхе за свои жизни. Оттуда. С того берега. Из всего, что у них было. А было не мало.  

Потом я бродил по парку. Вот аллея Героев из сосен, саженцы которых я видел на старом фото. Герои сами их посадили. Все двенадцать. Живые. Вот сохранившиеся окопы и блиндажи. Вот музей, посвященный той Победе. Вот мемориал.

Я бродил по парку и плакал. Плакал от того, что снова чувствовал себя любимым. Я ведь уже начал забывать как это. Когда просто так. Ни за что. Он был рядом. Мы снова молчали. Нам и не надо было говорить. Мы знали, что любим друг друга. Я его. Он меня. Просто так. Ни за что.

Я знаю как это. Когда тебя любят. Просто так. Ни за что. И если у меня получиться, то мои дети тоже это узнают. 

Иногда ко мне приходит мысль, что я не справлюсь. И тогда сморю на фото, которое висит у меня дома на стене в кабинете. К его рамке георгиевской лентой крепиться золотая звезда Героя Советского Союза. Мой дед. На фото он моложе меня. Смотрит улыбаясь. И я знаю, что справлюсь. Выплыву. Если надо отобьюсь. Если надо буду бродить и искать выход. Пока не найду. И никогда не потеряю способности любить. Потому что я знаю как это. Просто так… Ни за что… Любить…