Фрагмент из книги Наранхо

Вы когда-нибудь участвовали в групповой психотерапии? Каж­дый бросает жертве свое мнение и каждый интерпретирует каждого. Аргументация, игры в словесный пинг-понг, в лучшем случае ата­ка: "Это проекция, мой дорогой" или представление плачущего ребенка на тему "бедняжка". Какого рода роста можно ожидать в этих клубах "само - утверждения"?

Ф. Перлз.

Первая предпосылка для того, чтобы чувствовать и пережи­вать то, что потенциально мы можем почувствовать - это перес­тать заниматься чем-либо другим. Целый ряд занятий, отвлекаю­щих нас от проявления себя и участия в процессе делают нас та­кими занятыми, что у нас едва ли остается внимание к тому мо­менту, в котором мы живем. Если мы только окажемся способны перестать играть в оценочные игры, то немедленно обнаружим, что чувствование (ехр.) - есть не только то, к чему мы должны стремиться, но и то, чего мы не можем избежать. На самом деле, как было сказано выше, мы что-то непрерывно чувствуем на уров­не мимолетного касания, но с этим не идентифицируемся. Наши глаза видят, "мы" - нет. Наши сны могут напомнить нам, что мы не осознаем процесс видения и сказать нам вещи, которые "им" известны, а "нам" нет.

Чтобы чувствовать мы должны присутствовать, мы должны быть здесь и теперь. Мы не можем "чувствовать" (только воссоз­давать в воображении) прошлое или отсутствующее. Реальность всегда в настоящем. Даже когда мы вспоминаем, нашей реаль­ностью является текущий процесс воспоминания, наше желание вспомнить, наши реакции - здесь и теперь - на наши воспомина­ния.

Немного внимания к нашим обычным разговорам. Мы рассказы­ваем много анекдотов, строим планы, обсуждаем верования или мнения. Даже наша мыслительная деятельность почти не фиксиру­ется на настоящем моменте. Большая ее часть состоит из проти­вопоставлений, воспоминаний, фантазий и "подобающих игр".

Гештальт-терапевты о подозрением смотрят на занятия по­добного рода. Каждое из них является нашей законной и функцио­нальной способностью; однако, большую часть времени мы исполь­зуем эти способности не функционально и не с конструктивными целями, и даже не для удовольствия, а только лишь как механи­ческий эквивалент игры пальчиками или машинально. Точнее, спе­цифический гештальтистский взгляд на такое поведение означает, что все виды деятельности, кроме восприятия настоящего являют­ся не более чем актом избегания настоящего.

Путем применения простой техники, состоящей в прекращении какой-либо активной деятельности, кроме чувствования, терапевт и пациент могут проверить надежность этих предположений. Опыт неделания чего-либо другого, кроме участия в процессе осознования, может, подобно инъекции психоделика, привести к вознаграждающему контакту с реальностью или сильному дискомфорту.

Когда не остается ничего, кроме очевидного, наше отноше­ние к себе и своему существованию становится явным. Более то­го, оно бывает негативным. Мы можем чувствовать себя смущенны­ми, неловкими, нуждающимися в самообъяснениях, или в том, чтоб высмеять ситуацию. Мы можем чувствовать себя глупыми, неинте­ресными. Если так, нечего удивляться тому, что мы проводим так мало времени в настоящем и так много в фантазиях или спекуля­циях. Если мы испытаем, что упражнение на осознание - это неп­риятно или болезненно, нам будет нетрудно принять и то, что наша тенденция жить в прошлом, будущем или в абстракциях явля­ется избеганием этого дискомфорта.

Это особый вид опыта, к которому часто приводит подавле­ние избегания, и чему ГТ придает особенно большое значение: переживание пустоты (nothingness).

С одной стороны, говоря о переживании пустоты наталкива­ешься на противоречие в терминах, т.к. переживание (ехр.) всегда включает "нечто". "Ничто" формирует лимб (пограничную зону), где поверхностные игры личности уже оставлены, а осознанность еще не вступила в свои права. В этой "пустоте" есть иллюзорные качества, и к ним относятся вышеописанные неприятные чувства. Так, вина, стыд и тревога не являются чисто реальными переживаниями (exp.), а вытекают из отношений, в которых мы конфронтируем с реальностью, отрицая или сопротивляясь ей из-за боязни ее признать. Подобным образом, переживание "пустоты" или "ничто" аналогично тем, когда мы становимся над со­бою в позицию судьи и выносим вердикт "недостаточно". Пустота, ничто, бессмысленность, тривиальность - это все переживания того, что мы не соответствуем стандартам, которыми измеряем реальность. Эти понятия исходят не из осознания реальности, но из сравнений.

Важность опыта переживания пустоты вытекает из наблюде­ния, что она представляет собой мост между избеганием и кон­тактом, или по выражению Перлза, между фобическим и эксплозив­ным уровнями личности. Перлз придавал этой фазе терапевтичес­кого процесса столь большое значение, что даже определяет ГТ в этих терминах: "ГТ это превращение бесплодного избегания в плодотворное".

Как это понять? "Ничего" является пустотой, только когда у нас компульсивное влечение к бытию чем-либо. Как только мы принимаем пустоту, то обнаруживаем, что эта пустота заполняет­ся. Пустота делается экраном, на котором мы видим все вещи, или фоном, на котором различаются фигуры. Мы больше не обязаны быть креативными - все, что мы делаем - творчество; не должны быть просветленными - наше осознание (awarenes) - и есть момент просветления; теперь, когда мы обнаруживаем что захвачены необходимостью сделаться тем или другим, мы чувствуем пустоту этих стандартов - и понимаем, что мы представляем то, что мы есть на самом деле.

Сдерживающие аспекты ГТ включают общие принципы и индиви­дуальные (негативные) предписания, обязательные для всех паци­ентов. Они формируют групповые правила и требуют от каждого пациента прекратить свои личные игры, которые и формируют его основные механизмы избегания. Ниже я об этом расскажу.

Мною были упомянуты принципиальные запреты в ГТ: расска­зывание историй, предсказания (anticipation), эбаутизм (aboutism), шуддизм (shouldism), манипуляции.

Я уже затрагивал в этой главе отношение к прошлому и бу­дущему, и упоминаю о них здесь для полноты картины. Что же ка­сается других предметов (эбаутизма, шуддизма и манипуляций) я буду дальше рассказывать о них весьма подробно, рассматривая также материал, который может считаться исключением из правил.

АВОUТISМ

Aboutism ("эбаутйзм") означает разговоры вокруг предмета - так Перлз, любил называть "научные игры", предполагая shouldism ("долженствование") сущностью "игр религиозных". В терапевтических ситуациях наиболее частыми проявлениями отно­шений такого рода являются предложения (диагностической) ин­формации, поиск причинных объяснений, дискуссии на философские или моральные темы, или о значении слов. Все это в ГТ вежливым образом запрещается как "разговорчики", "словеса". Перлз гово­рил так : "Почему и потому являются грязными словами в ГТ. Они приводят только к рационализациям и принадлежат ко второму классу болтовни. Я различаю три класса болтовни: цыплячье дерьмо - это "доброе утро" и "как поживаешь"; бычье дерьмо - это "потому что", рационализации, извинения; и слоновье - это когда разговор касается философии, экэистенциальности ГТ и т.д. - как раз того, чем я занимаюсь сейчас."

В особенности укоренился в ГТ термин бычье дерьмо. Из-за своей выразительности он стал частью профессионального жарго­на, обозначая нечто подлежащее искоренению, нечто несуществен­ное по сравнению с непосредственным переживанием (exp.).

Неприятие концептуализации в ГТ часто травматично для па­циентов, ранее подвергавшихся психоанализу или знакомых с пси­хоаналитической литературой, где интерпретации представляются дорогой к истине. Более того, присущая этим направлениям тен­денция искать избавления от психологического напряжения путем каузальных объяснений, представляется от природы свойственной многим людям. Должны ли мы считать аналитические и спонтанные попытки понимания не более чем бесплодными "лукавыми играми", как предлагает Перлз?

Лично я принимаю ценность избегания интеллектуальных по­ложений в рамках данной психотерапевтической техники, однако не могу согласиться с упорной настроенностью многих гештальтистов не считаться с желанием пациентов осознать нечто на интеллектуальном уровне. Я верю, что уважение к обеим парадигмам не только вполне допустимо в используемой технике, но и более результативно. Чтобы принять правило обходиться без дискус­сий, ввиду их бессмысленности, вовсе не обязательно верить, что "Аристотелева игра в почему-потому" всегда является техничес­ким приемом избегания иного опыта (фобическое поведение).

Если так, то когда пациент вынужден играть в гештальт, игру, где правила не разрешают" почему и потому", он рано или поздно придет к тому месту, где ему будет дискомфортно без привычных ориентиров. Другими словами, некоторые из его объясне­ний будут функциональными, другие - фобическими. Итак, когда его попросят повторить объяснения все вместе, он обнаружит что с некоторыми из них ему трудно расстаться, и, почувствовав вину, опустошенность, страх, он начнет разговор about, вместо того чтобы ошутить дискомфортность момента или "необходимость" в объяснениях себя.

Если моя точка зрения верна, то техника табуирования ин­теллектуальных построений может рассматриваться как нечто, сходное с работой по проявлению фотографической пленки: способ вытащить на свет то, что иначе останется невидимым. Я думаю, что это положение может быть отнесено к техникам подавления в целом.

С другой стороны, признание техники избегания интерпрета­ции, как достаточно эффективной,врядли стоит основывать на убеждении, что все интерпретации бесплодны, и что стремление к интеллектуальному пониманию всегда приводит либо к формирова­нию симптома, либо к утрате цели. Достаточно видеть, что ин­терпретации иногда бесплодны - и ожидание пациента, что именно этот путь, путь понимания, его изменит - это в целом обычный для него выбор длинного пути без необходимости в этом.

Опять-таки, если воспринимать не-интерпретирование только как одно из предпочтений, выбор, совершаемый для боль­шей эффективности техники, - это представляется мне более ре­зонным чем сакральное предписание, согласно которому все ин­терпретации обязательно "гадость".

ГТ по природе своей не-интерпретативный подход, т.к. ее целью является чувствование (exp.), осознание, а не интеллек­туальный инсайт. Психоанализ основан на убеждении, что интел­лектуальный инсайт может привести к эмоциональному инсайту. ГТ зиждется на убеждении, что хотя это бывает и так, но чаще интеллектуальньш инсайт становиться подменой, костылем и замеща­ет собой тот опыт, о котором идет речь. В любом случае, осоз­нание можно стимулировать более направленным способом, нежели интеллектуальным формулированием его предполагаемого содержа­ния. Помимо не направленности такого "вычислительного" подхода, он встречает возражения в ГТ еще и потому, что предусматривает игру "я тебе говорю": взаимоотношение неблагоприятное для раз­вития самодостаточности и ответственности.

Я думаю, что если попросить наших пациентов последовать правилу воздерживаться от само-интерпретаций и принять наше единственное правило не-интерпретировать, зная, что это только технический прием, а не моральный подход, мы будем с ними в лучшем контакте, нежели тотально трактуя их "поэтому" как из­бегание и саботаж. В моей собственной практике я для эффектив­ности обычно делаю заявление, что необходимость в интерпрета­циях может основываться на ошибочных предположениях, и пригла­шаю моих пациентов поэкспериментировать с ситуацией, где нет места интерпретациям. Если клиент, который согласился на это, не удерживается, то это может быть понято как:

• В этот момент он переживает нечто, чего он должен из­бежать.
• Что его желание сыграть в игру "какой я умный" или аналогичную,сильнее,чем желание открыть свои переживания.
• Что он не осмеливается доверять терапевту или методу.

В любом из приведенных случаев, если пациент перестает это де­лать, или хотя бы просто описывает свои переживания, - это терапевтический успех. Если он удержится от интеллектуализа­ций, то рано или поздно он поймет:

а) они не нужны ему для поддержания самооценки;

б) запинки над "дырками" в его личности: области бесси­лия, паралича, неспособности принять опыт и т.д., что приводит к переживанию "пустоты". Это очень важно.

Если, напротив, он упорствует в объяснениях или добивает­ся их от терапевта, то возможны два пути:

• настаивать на правилах
• привлечь внимание к его опыту в настоящий момент: это может быть нужда избежать доселе неосознаваемого дискомфорта; непреодолимое желание объясниться или убедиться в значении прошлого опыта; потребность, чтобы его принимали как пациента способного к инсайту; предпочтение собственного пути, а не пути, предлагаемого терапевтом и т.д.

В перечисленных случаях сама по себе невозможность для пациента следовать правилам становиться путеводной нитью, а правило косвенно выполняет функцию проявления этой нити .Успеш­ность терапевта в любом терапевтическом подходе во многом за­висит от его умения отбирать в рассуждениях пациента или пото­ке его опыта те намеки на важное, выражение тех аспектов его личности, которые указывают на конфронтацию. Правила подавления в ГТ помогают уточнить, какие именно моменты из переживаний пациента нуждаются в выведении на свет. В основном это те мо­менты, когда пациент делает выбор вопреки предложенной тера­певтом модели и вместо того,чтобы отражать свои настоящие пе­реживания принимается говорить "о" - "вокруг" (about) себя и других.

Правило обходиться без about, включая правило не-объяснений и не-поиска объяснений, не-философствования, не-поиска ис­тины вместо очевидности, не-выставления личности диагнозов, не сбора информации для интерпретаций (не считая, конечно, не-обсуждения погоды и утренних новостей), применяется не только в индивидуальной работе с клиентами, но является осо­бенно эффективным в ситуации группового взаимодействия.В инди­видуальной терапий объяснения - это просто потеря времени. В групповой - одно объяснение требует другого, другое - треть­его, так что достигается такой уровень запутанности, что ничего значимого уже не может произойти. Простое правило, запрещающее высказывать мнения, идеи и суждения о чувствах других членов группы является само по себе гарантией, что нечто значимое на этой сессии будет происходить; раскрытие своего опыта является триггером для процесса переживания и в атмосфере "не - избега­ния" разворачивается выражение "меньших" чувств, которые, раз­гораясь как искры в костре, создают драматическое вовлечение.

Правило не-интеллектуализации относиться не только к вер­бализациям. В индивидуальной или груповой терапии, это упраж­нение имеет смысл делать углубленно, включая весь процесс на­шего мышления. Это, в свою очередь, вовсе не означает что сво­бодное от мыслей состояние сознания является идеальным для каждого момента жизни. Большую часть времени мы заняты подсче­тами, а не осознанием себя, и даже не осознаем подчас, что вы­бираем подсчеты. Техника "отключения компьютера" может сделать нас более доступными для восприятия наших настоящих переживаний, которые могут заключать в себе желание изменить будущее, а могут и не содержать его. В садом деле, наше мышление часто носит характер репетиции, и говорит в пользу необходимости контролировать будущее. В поисках "безопасности" мы можем из­бегать потерь и боли, но если мы сделаемся компьютером, то ведь и жить на самом деле не сможем.

SHOULDISM

Говорить себе или другим как "должно быть" - такой же способ уйти от переживания того, что есть на самом деле, как И aboutism. Чтобы проиллюстрировать это Фриц Перлз любил расска­зывать историю: "Мойша и Аба играют в карты. Мойша: 'Аба, ты плутуешь!’ Аба: 'Да,я знаю'."

Фриц - эбаутист, рассказчик историй; Мойша - шуддист; Аба - конотататор.

Оценка - это шаг в сторону от настоящего переживания, т.к. мы изначально пытаемся использовать нечто, полученное в прошлом, для экстраполяции на будущее. Если, исходя из наших суждений, уровень совпаденя подходит, мы "соглашаемся", "при­нимаем". Однако это "принятие" не является раскрытием внутрен­него значения данности настоящего момента. Это не есть любовь к уникальному перживанию, которое под рукой, простой радостью по его поводу. Это не есть открытие - только штамп одобрения, основанный на соответствии прежним стандартам. Это безопасно. Status quo может быть достигнут. А если уровень соответствия между стандартом и актуальностью недостаточен, мы начинаем ис­кать, что мы упустили, вместо того, чтобы оглянуться - что же есть? Многое из того, что мы называем нашим опытом, есть ско­рее неприятные чувства вызываемые фрустрацией наших ожиданий, а не увереноотью в том, что мы уловили нечто новое. Это не переживание происходящего, но "ощущение " пустоты.

Мы можем попытаться временно оставить суждения в отноше­нии реальности, как мы это делаем в отношении нашей "компь­ютерной" активности. Сделать это означает, например, прекра­тить игру "в самообвинение" или в "самоутверждение". Если нам это удастся, то мы сможем обнаружить неожиданное количество действительных чувств, прикрываемых простейшим механизмом при­нятия-отвержения.

Имеющие психоделический опыт знают, что такое жить при выключенном top dog монстр "should" засыпает, все становится тем, что есть. Прекращается "игра в сравнения". Все показывает нам свою хорошую сторону, и это самый лучший пример таких сос­тояний.

Я открыл кое-какую разницу между правдивым ощущением и долженствованием в осознании вкуса. Несколько лет назад я вышел с гештальт-сессии поутру, чувствуя себя открытым миру, и не нуждался в защите ни от чего, ни от кого - не боялся даже встретится со смертью. Пошел а столовую поискать перекусить. С детства я ненавидел морские продукты до тошноты. Каким смешным мне показалось, что я готов был умереть, но отказаться от та­релки супа. Свойство открытости и защищенности оставалось со мной, пока я ел суп; вкус изменился. Раньше, когда такая штука оказывалась у меня во рту, я был так занят переживанием сопро­тивления, что информация от вкусовых луковиц до меня не не до­ходила. Я "вкушал" фантазию, плюс мои собственные усилия преодолеть барьер между мною и моей пищей. Оказалось, что ее вкус не имеет ничего общего с моими" воспоминаниями". Пытаясь опи­сать этот новый вкус, я мог сказать только одно: "добрая старая протоплазма".

Цель ГТ - быть способным жить настолько в настоящем (по крайней мере тогда, когда мы этого хотим), чтоб никакие стан­дарты из прошлого не замораживали нашей осознанности;чтобы быть самим собой настолько, что никакое "должен" не могло затмить нашей аутентичности. Как этого добиться? Сделать так,чтоб пра­вило "обходиться без долженствований" стало нашей реальностью. Итак, специфика ГТ в том, что мы говорим: сделай сейчас то, что собирался сделать завтра. Как идеал центрированности на текущем моменте предписывает "живи в настоящем, сейчас", так и идеал свободы от долженствований рекомендует: "прекрати себя ругать и хвалить, сейчас".

Хотя эта ситуация типична для ГТ, она не является ее пре­рогативой. Здесь уместно вспомнить положение Ференци, что пси­хоанализ может быть завершен, когда пациент научился свободным ассоциациям. Свободные ассоциации в анализе - одновременно са­моцель и средство. Более того, так устроен любой опыт. Мы учимся плавать в процессе плавания, а не читая книги о плава­нии и не изучая свое неумение плавать.

В специфическом примере "не-оценивания" отражено практи­ческое выражение этой взаимосвязи; это может быть продемонстрировано в простом обучений отражению своего опыта (experience), без суждений или критики.

Т: Что ты сейчас чувствуешь?

П: Чувствую себя хорошо, не напряжен. Я чувствую тепло к тебе (улыбается). Здорово (пауза).

Г: Мне кажется, что ты рекламируешь себя.

П: Да. Я хочу, чтоб каждый видел, что я O.K. Это то, что я чувствую: желая вашего одобрения - я боюсь, что если покажу свое говно - если я покажу говно еще раз - вы не выдержите меня больше.

Т: Что ты чувствуешь сейчас?

П: Я вижу вас. Чувствую свои руки на Подлокотниках. Я чувствую уравновешенность. Я слышу звуки оке­ана (Пауза). Я могу продолжать слушать до бес­конечности.

Мое замечание "ты рекламируешь себя", в данном случае, оставалось спорной догадкой и в этом отношении приближалось к интерпретации. Основаниями для этого наблюдения были:

Негативная форма: "я не напряжен". Мы м.б. уверены только в том, что мы чувствуем. Отрицательные формы это "игра в сравнения" и, обычно, оценки. "Я достиг этого или вот этого уровня ?", "Я совершил тот или этот грех?"

Преобладание е контексте сравнительных терминов. "Хо­рошо", "Здорово", "Тепло", не отражают чувственной или описа­тельной информации. Пациент кажется более заинтересованным в констатации своего благополучия, чем описанием того, с чем он контактирует в своем благополучии. Напротив, в конце - он в контакте со мной, со своими руками, с океаном, и я вижу его благополучие и без его описания.

В вышеописанном примере переломным пунктом в переживаниях пациента было его желание исследовать и выразить, что он чувс­твует в реальности, но что прежде он предпочитал скрывать под своим "благополучием". Осознание своего страха и сопротивле­ния, своей навязчивой потребности в поддержке и своих дейс­твий, направленных на утаивание этого, например притворства - что стало для него совершенно очевидным - было сначала скрыто от него, как будто скотомой. Когда он обнаружил свое избегание этой обычнейшей реальности момента - он стал открыт и к восп­риятию окружающего.

Правило безоценочности более трудное для выполнения по сравнению о не-умствованйем, отчасти из-за большей тонкости оценочного поведения. В вышеприведенном примере пациент верил, что он только выражает свой опыт, в то время как он защищал себя. Прежде чем человек сможет прекратить сравнения, он дол­жен ясно понять, как он производит сравнения - это может счи­таться предварительной работой. В ГТ одним из путей получения такой осознанности является преувеличение недостатков, которые мы хотим превозмочь. Для того, чтобы жить в настоящем, мы можем счесть полезным отдать должное прошлому или свободно последо­вать за фантазиями о будущем. Подобным образом, прежде чем прекратить оценивание, нам надо спокойно взвесить, стало ли нам понятно каким образом мы совершаем оценивание, и, помимо всего прочего, как выбирается этот путь:

П: Я ничего особенного не чувствую. Я вижу, что вы сидите на лужайке. Я чувствую ветерок на своем лице. Я чув­ствую "это - так". Все, что я ощущаю - прекрасно, но я не удовлетворен. Я что-то упускаю. Я знаю, что могу чувствовать по другому. Я вспоминаю лучшие времена...

Т: Игра, в которую ты играешь, называется "не достаточ­но". С этого момента добавляй "недостаточно" к каждой своей фразе.

П: Я вас вижу, и это недостаточно. Я чувствую запах этих кустов и это недостаточно. Я жду следующих событий чтобы приступить к осознанию и выразить его - и это недостаточно. Теперь я гляжу на небо, и это недоста­точно. Я чувствую это уже достаточно"! Xa! Я смеюсь, и это недостаточно. Я радуюсь игре - и это недоста­точно. Конечно, я предаюсь этому все время и это глупая игра!

Т: Хорошо. Теперь я попрошу тебя затратить время на про­тивоположное: после каждого кусочка осознания добав­ляй: "этого достаточно или более чем достаточно".

П: Я здесь сижу и этого достаточно. Это так. Я уверен в вашем присутствии и вы уделяете мне время - и это­го достаточно. Я благодарен вам. Я вижу эвкалипты в небе. Этого достаточно - это великолепные деревья. Я почти чувствую себя эвкалиптом. Ветер приносит мне аромат, и это более чем достаточно! Как будто дере­во отвечает моим мыслям и запах мне так дорог. Те­перь я осознаю воздух, летнюю жару. Я чувствую воздух, как будто золотые пчелы неумолчно жужжат на одной ноте. Сладко и тепло, как солнечный свет. Ни­чего другого в дачный момент я не хочу.

Если мы достаточно строги в своих положениях, то чувства - такие как тревога, вина или стыд - оказываются не определен­ными переживаниями, но результатами оценки, сотканной разумом завесой, которую мы воздвигаем между собой и миром. Позади каждого случая вины есть идеал, для которого мы оказались неп­ригодными; позади каждого случая тревоги - желание манипулиро­вать будущим, как будто мы знаем, каким оно должно быть. Когда мы просим кого-либо отразить свой опыт, мы определенно просим его подняться над этим наваждением и описать, как ему даются события когда он перестает окрашивать их своим отношением. Мы говорим: тревога, вина и т.д. - это нечто, что ты заставляешь себя чувствовать, или что выбираешь для себя чувствовать - но это не есть твое восприятие мира.

Однако, в более строгом смысле слова, вина, тревога и свя­занные с ними эмоции - не только "переживания", но нечто, что лежит ближе всего к индивидуальному осознанию. Как далеко за­ходить с правилом безоценочности в подобных случаях - я не на­шел определенности, даже если легко можно увидеть другие воз­можности: идти внутрь вины, неудовлетворенности, ужаса - или напротив, не позволять этим глубинным играм смешиваться с опы­том обыденного восприятия. Перлз делал упор на последнее: ви­дение, а не воображение, и осознание, что мы потеряли не мать, а, может быть, просто карандаш. С другой стороны, как и в слу­чае о aboutism, невозможность удержаться в рамках этого прави­ла м. б. ключом к дальнейшей работе и применению других техник.

Правило не-оценивания, так же и не-подсчитывания, подни­мает вопрос о его собственной протяженности. Есть ли это прос­то техника, ценность которой ограничивается занятиями терапи­ей? Или мы должны сделать незоценочность еще одним долженство­ванием в своей жизни? ("Мы должны недолженствовать"). На послед­ний вопрос нельзя четко ответить без некоторого пояснения раз­ницы между долженствованиями и идеалами, или целями.

Идеал это концепция желаемого, основанная на вере или опыте. Цель - это мишень, или предполагаемое поведение, веха в нашей ориентации, которая м.б. идеальной или отнюдь нет. ГТ, как я ее понимаю, не тщится уничтожить представления о желае­мой и целенаправленной деятельности, скорее старается уравно­весить излишнюю направленность на будущее и хорошую заякоренность в настоящем. Если ГТ поставит целью устранение целей и идеалов - есть уверенность в провале: цель бесцельности и иде­ал безидеальности, конечно же - тоже идеал и цель.

С другой стороны, "долженствование" отличается и от цели, и от идеала: долженствования формируют психологическую дея­тельность так, что она не совпадает с реальностью, которая не может быть иной, чем на самом деле. Например, когда мы обви­няем себя в нечто, совершенное в прошлом, мы погружаемся в совершенно нефункциональное чувство, которое не исправляет уже нанесенное зло, и не нужно для того,чтобы в будущем поступать лучше. Единственная польза от нашего чувства вины в том, что оно позволяет нам почувствовать себя "лучше".

То же можно сказать о наших терзаниях, по поводу настояще­го. Наши переживания и деятельность здесь и теперь такие, ка­кие они есть и, скорее всего, не могут быть иными. Самообвине­ния или самовосхваления не делают их лучшими или худшими. И они, конечно, не делают лучше нас. Если и есть путь к реализа­ции идеалов, то ясно, что он появляется не в результате прев­ращения их в долженствования.

Кроме того, долженствования существуют в той мере, в ка­кой мы не верим в последующие события. Мы верим, что "должны толкать реку" и если мы не будем делать все правильно - пос­ледствия будут катастрофическими. В этом смысле долженствова­ния являются выражением контроля над сумасшествием, о чем я собираюсь рассказать ниже. Наше ожидание катастрофы обычно принимает такую форму: что случится со мной (или с миром), если я (мы) не будем стараться? У людей должно быть "чувство долга", чтоб предотвратить беду.

Краеугольным камнем ГТ, здесь, как и в других случаях, является убеждение, что самого по себе осознания - уже доста­точно. Лучше сказать, что необходимым и достаточным является осознание и ориентация, при том, что последняя тоже выступает как объект осознания. Если мы представляем себе, чего хотим, и мы знаем где остановились, то единственное, в чем мы нуждаемся для продвижения к цели - это передвигаться в нужном направле­нии. Неплохая аналогия с ребенком, который учится ходить или карабкаться. Предупреждения об опасности и критика, даже осто­рожная, только отвлекают его внимание от задания и вызывают напряжение. Если такая "помощь" становится постоянной, то она делает его менее защищенным, но не более опытным. Как взросло­му в условиях гиперпротекции и этому ребенку, которому недо­стает веры в свои силы для успешного развития и обучения, так и нам, предающимся самоманипуляциям в форме толчков и обвине­ний, не хватает веры в свои психофизические силы.

Заявляя, что "толкать реку" (в смысле попыток или уси­лий), нет необходимости, ГТ не считает осознание своих ограни­чений выражением неуместного шуддизма. Наоборот, реалистическое понимание своей позиции в отношении целей или идеалов является единственно возможным при условии, что наша оценка не откло­няется под влиянием самообвинений или противодействующих за­щит.

Механизм самоунижения, в который мы вкладываем так много энергии, столь же сильно отличен от смиренного осознания своих неудач, как ненависть от реальной любви. Правильное отношение к своим неудачам лучше всего выражается в образе хорошего учи­теля, передающего конкретный опыт. "Это слишком высоко" - скажет теннисный тренер. "Это хорошо". "Ты сейчас не уложился во время". "Ты можешь сильнее расслабить плечи". Все это конста­тация фактов, а не моральные суждения. Они основываются на убеждении, что ученик захочет учесть эти наблюдения. Они не заставляют и не контролируют. Они не настаивают, а содержат только пожелания.

Гештальтисты понимают "top dog'" как оппозицию: "top dog" навязывает свой желания "under dog1", манипулирует им и контро­лирует его.

Это было бы слишком просто - упрощенно - сказать, что "top dog" это нечто подлежащее устранению, нефункциональное. Я думаю, что отношение ГТ лучше выразить утверждением, что "top dog" должен быть ассимилирован. "Полезный" контроль "top dog" над "under dog", удерживающий ее на праведном пути, может рассматриваться как проекция собственных желаний "under dog". "Долг", понимаемый как "долженствование, should", является одним из способов избавления от ответственности. "Мой долг призывает меня" заменяется на "я избрал", "я хочу".

Когда мы толкаем реку - мы делаем это за счет энергии этой же реки. Река нашей жизни, играя сама с собой в дурную игру, толкает себя, вместо того чтобы течь.

МАНИПУЛЯЦИИ

Вопрос манипулирования тесно связан с оценками, как сами оценки с подобающими играми в рассчеты (computation).

Aboutism относится к ошибкам в использовании интеллекта (в частности, для избегания), a shouldism - к сбоям в эмоцио­нальной жизни. Манипуляция представляет собой аналогичную ак­тивность в сфере деятельности. Правило не - манипулирования обычно не формулируется ГТ в наиболее общей форме, означающей активное поведение по отношению к среде.

Как мышление и чувства (положительные и отрицательные) могут представлять собой избегания, так и действие нередко направлено на это. Если это звучит парадоксально,то в той мере, в которой мы с бихевиористических позиций ставим знак равенс­тва между фобическим отношением и избеганием действия, или "реальных жизненных ситуаций". Напротив,гештальтисты понимают "избегание" как страх перед переживанием, и избегание осозна­ния. Нетрудно видеть, как много наших действий направлены на уменьшение дискомфорта, на избегание внутренних состояний, ко­торые мы не готовы принять. В широком смысле слова, большинс­тво наших действий является избеганием опыта (experience). Возможно, если посмотреть на нашу жизнь глазами просветленного мыслителя, то вся она предстанет вариантами общей теой убегания от чего-либо..

Каждый, кто вовлекался в практику Дзен и знаком с практи­кой "ситтинга" (сидячих медитаций) знает, сколь невыносимым мо­жет стать недеяние и как простейшая практика обнаруживает ажи­тацию, которая скрывается за гипердеятельностью. Скука, трево­га о будущем, пустота, печаль - все это будет вставать перед тем, кто заставил себя сесть и контролировать все устремления.

Следует сказать, что большинство поступков людских коре­нится в избегании, которое, в свою очередь, есть избегание пустоты. По терминологий Маслоу, это эквивалентно представле­нию о том, что деяния мотивируются дефицитом. Если возвратить сознание к вершинам нашей жизни, к этим моментам исключительной полноты и открытости миру, мы наверное обнаружим, что это были моменты полноты бытия; моменты экстаза от того, что данность именно такова, без желания что-либо добавить или изменить, без необходимости действовать. Описание этих состояний лицами, у которых они имели сколько-то продолжительный характер (в ос­новном мистический), часто порождали реакции, напоминающие те, что рассматривались при обсуждении "не-шуддизма" - "что бу­дет с миром, если каждый будет столь удовлетворен существую­щим? Сможет ли мир прогрессировать, если не будет недовольст­ва?" "Известно, что принятие страдания, как Сермоном на горе, или пассивный мистицизм индусов приведут только к эксплуатации или стагнации".

Подобные высказывания основываются на мнении, что измене­ния могут происходить только в результате желания что-либо из­менить; и действия совершаются только из желания получить эф­фект, результат. Это убеждение соответствует мнению, обсуждав­шемуся выше, согласно которому мы ничего доброго не сделаем, если не "постараемся". И то, и другое, в понимании гештальта, есть недостаток доверия к саморегуляции организма.

Взгляд гештальтистов таков: "Осознания достаточно". В противоположность действиям, направленным на избегание опыта, существует ряд действий, основанных на переживаниях (experience) и способных их выразить. Они не предназначены для получения эффекта, - в том же смысле, как великое искусство не предназначено для вызывания каких-то определенных чувств у публики, но лишь только для утверждения своего существования.

По контрасту с действиями, основанными на мотивах недос­таточности и призванными положить конец неудовлетворенности, это действия, говорящие существованию "да", коренящиеся во внутренних ценностях, как таковых.

Труд истинного художника или поэта, который воспроизводит в формах или словах воспринимаемую им красоту, это и есть то самое говорение "да", сильно напоминающее действия влюбленно­го, который обводит руками контуры своей любимой. Действия, направленные на утверждение жизни, а не ее подавление; на само­раскрытие, а не самомаскировку; проявляющие, а не подавляющие - они, о другой стороны, вообще не являются вмешательством. Если они происходят естественно, без насилия в отношении наших же­ланий, без необходимости в самоманипуляциях - они могут воспри­ниматься как путь наименьшего сопротивления, простейший путь к бытию "сейчас". Перлз отмечал, что такие действия базируются не на выборе, (игра "подходит - не подходит"), но на предпочте­нии. Я думаю, что опыт, о котором он говорит, был той же при­роды как тот, что вдохновлял Sengtsan, третьего китайского патриарха Дзен, начать свою Hsin-Hsin-Ming строфой: "нет ничего трудного в Великом Пути, но избегайте выборов!"

Действие, в противоположность манипуляции (собой или дру­гими), переживается как нечто, вытекающее изнутри, внутренне оправданное, а не предпринимаемое с целью удовлетворить внешним стандартам - интернализированным, как top dog, или другим. До тех пор, пока мы индентифицируем себя со своей функцией само-манипуляции (и называем ее "я"), мы можем переживать такое действие как нечто, что "нами" не вызывается, но возникает са­мо по себе.

"Это"- грязное слово в ГТ, т.к. оно часто используется, чтобы заместить "я" или "ты", как средство избежать определен­ности или ответственности. В гештальте принято подчеркивать, что не "это происходит", но мы сами совершаем то, что соверша­ем. Однако, несмотря на истинность такого утверждения,еще более верно - если оно применяется к