Уникальное интервью с уникальным человеком.
Кит Лоринг — зарегистрированный в Великобритании терапевт искусствами, со специлизацией по драматерапии. Также он зарегистрированный клинический супервизор. Будучи со-руководителем The Ragamuffin Project, и практикующим терапевтом, Кит разработал терапевтические программы для широкого спектра клиентских групп: юных правонарушителей и детей с тяжелыми поведенческими проблемами, жертв эмоционального, физического и сексуального насилия, а также программы для людей, совершивших подобное насилие, и программы для детей и взрослых с аутизмом. Кит также проводил длительные и мощные обучающие программы и супервизии в Камбодже, России, Финляндии, мастерские на конференциях в Германии, Греции, Гонконге и Сингапуре.
В: Пожалуйста, расскажи нам, как ты пришел в терапию искусствами
Кит: Когда я был ребенком, я замечал многое, боль других — дети часто это видят. Я всегда напевал мелодии о чем-то, что я чувствовал, было важным. Я не мог понять, почему люди делали и говорили вещи, которые ранили других. Злился, что человек мог превращаться в марионетку чего-то недоброжелательного в мире, будто оно было разлито повсюду… Разрушительные силы ломали жизнь людей — я думаю, что мой путь в терапию искусствами начался еще тогда.
В терапию искусствами ведет много дорог. Каждая из них глубоко личная и уникальная. Кто-то приходит из смежных помогающих профессий: консультанты, учителя, медсестры, психиатры, психологи. Почти каждый находится в поисках чего-то, что привнесет в жизнь больше смысла. Часто, когда нами движет желание поддержать и исцелить других, мы ищем исцеление для самих себя.
Я был и остаюсь до сих пор актером, писателем и музыкантом. Я писал песни и пьесы, которые рассказывали истории страдания и боли — порой они могли быть и забавными! Не потому что страдание — это что-то, над чем можно смеяться, но потому что когда мы смеемся, нам легче выдерживать трагичное.
Меня пригласила галерея Barbican Art Gellry в Лондоне разработать творческие программы для неблагополучных молодых людей, которым приходилось очень трудно в жизни. Мы сочиняли песни, рассказы, танцы и драматические постановки — все это позволило им выразить себя через творчество, а не через разрушение. У каждого из них была своя история боли, которая нашла свое выражение через творчество — это было катарсисом и освобождением от внутреннего напряжения, ярости, которые эти люди испытывали слишком часто. Каждый почувствовал что-то хорошее, находясь в этом процессе: мы смеялись вместе, плакали вместе. Каждый участник начинал лучше относиться к себе, по мере того как он чувствовал, что ему есть место, его уважают и слышат.
После этого я создал кампанию “Real World Connect” (Контакт с реальным миром, прим. — пер). Команда работала со взрослыми и подростками над созданием творческих мультимодальных проектов, обращавшимся к трудным и стрессовым темам, с которыми все мы встречаемся в жизни: насилие в отношениях, зависимости, утраты, тяжелое горе.
Случилось так, что на одно из таких событий пришла небольшая команда арт-терапевтов. И они спросили меня, давно ли я практикую терапию искусствами — а до того момента я и не слыхал о ней никогда! У меня было чувство, будто это работа, которая соответствовала моей душе — что-то, для чего я был создан. После этого я получил профессиональное образование, получил государственную регистрацию Терапевта искусствами в Великобритании и проработал в колонии для очень неблагополучных молодых людей (если говорить прямо, это была тюрьма), работал в неврологическом реабилитационном центре со взрослыми с тяжелыми поражениями головного мозга и физическими травмами. Также я работал плотно работал в центре для детей с аутизмом и другими формами особых потребностей. Все это было до того, как я прошел обучение супервизии и начал работать за рубежом.
В: Какие из твоих многочисленных программ и семинаров тебе запомнились больше всего, и почему они тебе запомнились?
Кит: Было так много таких программ в России. Особенно в России. Психика русского человека удивительна, в ней очень много глубокого чувства, мысли. Иногда в этом проступает очень много боли и страдания. Своеобразная комбинация динамики чего-то материального и мистического. Есть что-то такое в России, в русских, что находит во мне глубокий резонанс. За те 10 лет, что я здесь работаю было очень много трогающих моментов.
Программы, которые обучают создавать безопасную психологическую среду для детей и для тех, кто работает со случаями детского насилия часто оказываются очень мощными и пронзительными. Это тема часто поднимает страх и тревогу. Такое состояние может передаться ребенку, когда мы с ним работаем. Мы обращаемся к источнику тревожных состояний, или механизмов избегания. Это постепенный процесс — ведь участники встречаются со своими собственными страхами и травмами, которые стали частью их психики. Такой процесс требует самого бережного и внимательного подхода, в нем важно создать то самое ощущение психической безопасности, которое мы стремимся создать для детей, подвергшихся насилию, которые теперь находятся в заботе профессионалов.
Я создал еще одну программу, которая нацелена на исследование природы нашей идентичности и корней: что делает нас нами? Я ее проводил в разных странах, но первый раз она состоялась в России. Что это значит — быть русским? Эту программу организовала Варвара Сидорова (сейчас она уже сама руководит своими программами). Используя разнообразные творческие техники — скульптуру, живопись, драму, музыку, звук, поэзию, тексты — мы проделываем глубинный анализ всего, что влияет на наше индивидуальное и коллективное развитие: семья, род, религия, динамика культуры, история, даже климат. Затем мы смотрим на то, как связаны исторические события и современное общество. Мы обращаемся к тому, что нас обусловливает, делает нас теми, кем мы являемся, на сознательном и бессознательном уровнях.
Во время этого путешествия мы встретились с таким обилием красоты, ей очень хотелось радоваться и любоваться. И мы встретились с большим количеством “похороненных" чувств, которые передавались из поколения в поколение — утрата, горе, ярость, мужество и страх, тоска и одиночество. Этот процесс сам по себе стал мощным катарсисом, и он ясно показывает, насколько крепко и глубоко мы связаны со своими предшественниками, предками.
В Москве это был очень трогающий и глубокий опыт для всех нас. В таком контексте стало возможным начать реализовывать самость, проступающее ядро нашей личности — ту часть в нас, которой доступна внутренняя свобода. Она конгруэнтно согласована с нашим прошлым, но уже не обусловливается его наследием на бессознательном уровне.
Каждый почувствовал в себе силу выбирать быть верным самому себе: быть личностью. полной глубокого сопереживания, уважения и почтения к страданию других — в прошлом и в настоящем, приходя к большей осознанности и ясности относительно того, что они делают, почему они это делают и что они на самом деле хотят делать и кем быть.
В: Что лежит в сердце твоей практики, твоих методов и философии?
Кит: Мое желание — не столько просто обучить человека делать терапию, но быть терапией. К этому я стремлюсь. Чувствовать изнутри себя любовь и ее творческую силу: нежную и бесконечно мощную любовь.
Любовь, которая питает, не вторгается, глубоко видит — в ней есть способность обретать мета-перспективу, выходить за границы. Любовь, в которой много веры и любви.
Любовь, которая не присваивает и не требует, которая верна процессу исцеления другого, которая свободна от неосознанных проекций и вторичных интересов.
Любовь, в которой нет критики и осуждения, но которая способна мыслить ясно и судить трезво.
Любовь, которая сохраняет и бережет, которая преданна и добра.
Любовь, которая проявляет красоту.
Любовь, которая создает глубокое чувство безопасности, соединяет человека в страдании с его достоинством.
Любовь, которая слушает, особенно внимательно слушает то, что не сказано и не выражено. Любовь, которая полностью присутствует.
Эмпатическая, чувствующая, мужественная, отважная любовь, выходящая за пределы того, что мы о ней знаем, прикасающаяся к душе — исцеляющая любовь.
И
Душа человека всегда остается ему верна и жаждет момента восстановления и исцеления.
И
Дар творчества — это исцеляющий дар. Искусство терапии — это не про вмешиваться, но про быть рядом и верить. Это про то, чтобы все эти качества были также естественны, как дыхание.
И
Я отдаю себе отчет в том, что моя способность любить вот так ограничена — в этом нет ничего страшного, потому что есть готовность быть открытым потоку такой любви — любви, которая течет сквозь меня и напоминает мне о том, что я ни больше, ни меньше ценен и достоин заботы другого человека. И что пока я держу кого-то в его страдании, меня тоже держит у себя на руках верная Любовь, которой безопасно доверяться.
И
В такой любви исцеление происходит естественно и органично.
И
То, чего избегаю я, клиент тоже вынужден избегать, и в такие моменты в отношениях появляется статика.
И
Обучение и длящаяся супервизия — неотъемлемые, обязательные части нашей практики, если мы хотим быть по-настоящему безопасными в своей работе с людьми, которые находятся в крайне неустойчивом состоянии, если мы хотим уметь обращаться с симптомами сильнейших травм и хронических стрессов, это важно понимать.
В: Есть ли у тебя слоган или фраза, которые тебя вдохновляют?
Кит: Привносить любовь во все.
В: Веришь ли ты в чудеса?
Кит: Я верю в любовь… Мы все — уже чудо. Мы можем быть ответом на чью-то молитву — теми, в ком живы надежда и исцеление, в ком они действуют. Жизнь — это чудо. Каждый маленький подснежник, который прорастает сквозь снег и холод, преодолевая притяжение — это чудо. Каждое исцеляющее прикосновение любви — это чудо. Да, есть моменты, когда мы взываем к Богу. Мы от него так много ждем и даже требуем. И когда Бог не отвечает на наши чаяния, надежды, это способно приводить к сильнейшей боли разочарования, разбитых иллюзий, к обиде. Скорее всего, Богу тоже больно от этого.
Очень понятно наше желание встретить чудо, которое к нам пошлет Бог — в моменты, когда мы переживаем тяжелые испытания и страдания. Такие желания могу быть настолько интенсивными, что мы сами не можем с ними соотнестись, мы в них слепы: порой, когда мы сильно ждем чуда, мы очень ясно видим, чего нам не достает, и не всегда можем увидеть то, что у нас уже есть. Иногда нам кажется, что то, что нам нужно — сила, которая есть вне нас. Мы просим Бога дать нам что-то, не успевая почувствовать, что у Бога приготовлено для нас. Возможно, когда мы фиксируемся на преходящем, а не на том, что длится, мы теряем свой путь. Когда умирает близкий любимый человек, вместе с горем в душу начинают приходить красивые вещи. Становится ясным то, что не ценилось, не понималось. Как будто только тогда, когда мы приближаемся к смерти, мы начинаем ценить и видеть смысл, красоту жизни, что в ней важнее всего.
В: Какая музыка вдохновляет тебя?
Кит: Музыка души — я имею в виду любую музыку, которая идет из нее, которая выражается с глубокой страстью: фламенко, виолончельные сюиты Баха, моя музыка тоже! Когда я чувствую вдохновение написать песню — песня тоже становится вдохновением, а исполнять ее, исполняя любовь… И очень люблю фанк — под него весело танцевать. Я очень люблю танцевать!
В: Часто ли ты думаешь о будущем, строишь планы и проекты, или ты доверяешься потоку и судьбе?
Кит: И то, и другое.
Когда дело доходит до планирования, то мы (в Рагамаффине) обращаемся к творческому процессу, представляя будущее, учитывая различные варианты — в этом всегда есть своя логика. Обращаясь к будущему, мы обращаемся к тому, что уже проделано и как это можно питать и развивать со временем. В то же время, многое из того, что я делаю, что мы делаем, является результатом потока, согласованности с миром. Наша работа очень органично развивается, растет, откликаясь на те потребности, которые предстают перед нами. Я думаю что это творческий процесс — мы сами создаем свою судьбу, и я очень доверяю потоку.
Интервью подготовлено Social Advertising Laboratory Team, Россия, Yulia Komo
Перевод: Диля Газизова
Редакция: Наташа Владимирова
https://www.facebook.com/920015238134367/posts/1225441197591768/