"Я никогда в жизни не признаюсь ни единой душе, как я поступала много лет назад. Мне настолько больно и стыдно, что хочется задушить саму себя. Это НЕВЫНОСИМО осознавать, что я – чудовище! Настолько больно, что лучше я забуду."
И забывает. Остается только необъяснимая тревога, которая изматывает и с годами выходит замуж за стыд, вину, потребность быть нужной, страх... Или составляет шведские семьи, кому как повезет…
Или не забывает. Тогда каждый день наполнен презрением к себе и стремлением доказать, что я не такая. Так и живет, разрываясь на мелкие осколки между прокурором и адвокатом. Не понимая и наказывая себя все страшнее и страшнее: странными отношениями, каторжным трудом, болезнями и потерями.
"Разве можно рассказать своему психологу, ЧТО я сделала? Это так стыдно, что я даже думать об этом не могу. Что он подумает обо мне?"
И не рассказывает. Не давая себе последнего шанса на прощение и спасение.
"А если расскажу, то выдержит ли мой психолог? Может и выдержит, ведь он много подобного слышит. Выдерживает, наверное, и не такое. И становится легче…"
Или так:
«Я никогда в жизни не признаюсь ни единой человеческой душе в том, как со мной поступали в детстве. Это настолько больно, что наворачивает тошнота и дрожат даже не руки, а печень, почки, желудок, селезенка…Что еще есть, что точно не может дрожать. Это настолько больно, стыдно и страшно, что лучше я забуду.»
И забывает. Остается только необъяснимая тревога, которая изматывает и с годами выходит за муж за стыд, вину, потребность быть нужной, страх... Или составляет шведские семьи, кому как повезет….
"Разве можно ЭТО рассказать своему психологу? Разве он поймет, как это, когда мир рухнул и раздавил тебя собой... Поэтому я лучше промолчу…"
И молчит. Не давая себе последнего шанса на исцеление.
"А если расскажу, то выдержит ли мой психолог? Может и выдержит, ведь он много подобного слышит. Выдерживает, наверное, и не такое. И становится легче..."
И рассказывают. Погружаются и ввинчиваются в свою Вину и Беду, откапывают их испод завалов защитных механизмов и провалов памяти. Держат на ладони и пристально вглядываются, не замечая мокрых щек и одежды. Погружаются в эту боль, плачут и выворачивают пальцы, но продолжают смотреть. И Вина отступает. И сдувается Боль. Уходит тревога и наступает тишина, что звенит в ушах пустотой .
Приходит раскаяние и прощение, исцеление и забвение. Как через родовой канал...