В статье «Жуткое» (Das Unheimlich), написанной в 1919 году, Фрейд делает акцент на двойственности аффекта тревоги: «слово «heimlich», не однозначно, а относится к двум кругам представлений, которые, не будучи противоположными, все же весьма далеки друг от друга: представлению о привычном, приятном и представлению о скрытом, остающемся потаенным» [32, с. 187].
Unheimlich - это все то, что должно было оставаться в тайне, в сокрытии, но всплыло на поверхность. Heimlich - домашнее, родное (heim - домой, Das Heimat - родина). Unheimlich - тайное, спрятанное, неизвестное, зловещее. ««Heimlich» - слово, развертывающее свое значение в амбивалентных направлениях, вплоть до совпадения со своей противоположностью «unheimlich»» [32, с. 189]. Unheimlich каким-то образом оказывается родом heimlich.
Такое впечатление могут производить восковые фигуры, куклы, автоматы.
Зловещее воздействие может оказывать механическое, скрытое под видом живого, «двойников во всех оттенках и вариантах, т.е. появление людей, которые из-за своей одинаковой наружности должны считаться идентичными», «скачки душевных процессов от одной из персон к другой - что мы называли бы телепатией, - так что один персонаж овладевает знанием, чувствами и переживаниями другого, отождествляется с другим лицом.
Герои произведения плутают в своем Я или перемещают чужое Я на место собственного, т.е. происходит удвоение Я, разделение Я, подмена Я - и, наконец, постоянное возвращение одного и того же, повторение тех же самых черт лица, характеров, судеб, преступных деяний, даже имен на протяжении нескольких сменяющих друг друга поколений» [32, с. 200-201].
Если страх, как эмоция явная и, как правило, известно к какому представлению привязанная, служит двойником первичному аффекту тревоги, а страшное представление замещает собой утраченное (вытесненное), то жуть - переживание зловещего и непонятного, это истинная тревога. Она не означена конкретным представлением, но касается удвоения. Тревога, таким образом, всегда удвоена: во-первых, в переживании аффекта; во-вторых, в представлении.
Мыслью о двойнике Зигмунд Фрейд обязан Отто Ранку, на слова которого в Imago он ссылается: «Первоначально двойник был неким страхованием от гибели Я, «энергичным опровержением власти смерти» (Rank О. Der Doppelganger.- Imago 111, 1914), и «бессмертная» душа была, возможно, первым двойником телу» [32, с. 201].
Фрейд в 1919 году говорит о работе Ранка: «...это бросает яркий свет и на поразительную историю развития мотива» [32, с. 201].
Тогда Фрейд еще не отказался от первой теории преобразованного либидо. Ранк в 1914 году размышлял о роли фантазии, представления в аффекте тревоги.
Фрейд идет тем же путем в статье «Жуткое».
В психическом образуется «двойник» Я - инстанция Сверх-Я, способная к контролю и наблюдению, «...инстанция, служащая самонаблюдению и самокритике, производящая работу психической цензуры и известная нашему сознанию как «совесть»... Факт наличия такой инстанции, способность рассматривать прочее Я как объект, т.е. способность человека к самонаблюдению, делают возможным наполнить старое представление о двойнике новым содержанием и предоставить ему всякого рода прибавки» [32, с. 203].
Таким образом, Фрейд говорит о нарциссической природе отчуждения в вытеснении некоего представления. Удвоение заключается в присвоении нового содержания представления. В тех случаях, когда этого не происходит, можно говорить о «непричастной чужому смыслу» [18, с. 10] меланхолии.
И в этой статье Фрейд говорит о происхождении тревоги: «когда символ принимает на себя полностью функцию и значение символизируемого» [32, с. 215].
Символизация утраченного в инфантильном опыте служит страховкой, защитой от отсутствия представления о самом себе, гарантом вечной жизни, но с преодолением нарциссической фазы двойник «становится жутким предвестником смерти» [32, с. 201]. Это согласное направление идей двух аналитиков имело неожиданное продолжение в 1925 году.
В 1924 году Ранк пишет книгу «Травма рождения и ее значение для психоанализа», начиная ее двусмысленным посвящением Фрейду. В 1926 году выходит книга Фрейда «Торможение, симптом и тревога» с частичным отказом от первой теории тревоги и критикой ранковской теории отреагирования травмы рождения.
Отказываясь от первой теории, Фрейд критикует тезисы Ранка, но тем самым он поступает как в истории с незнакомцем в отражении купейной дверцы или как с однофамильцем Фрейдом, фамилию которого он забывает - Фрейд отрицает свою похожесть. Так поступают с двойником, будучи не в силах справиться с тревогой.
Аффект тревоги должен быть означен любой ценой, став «просто страшным»...
Идея о связи тревоги с актом рождения принадлежит Зигмунду Фрейду. В 1900 году в примечаниях к «Толкованию сновидений» он отмечает, что тревога связана с актом рождения, перед этим размышляя о фантазиях о внутриутробном существовании.
Ранк пишет книгу «Травма рождения», посвящая ее Фрейду. В этой книге страху посвящена глава «Инфантильный страх»: «… фактически аффект страха от акта рождения в скрытой форме остается у ребенка и продолжает действовать и всякая случайность, которая как либо - чаще «символически» - о нем «напоминает», используется для того, чтобы опять заново отреагировать этот скрытый аффект» [26, с. 47].
В данном случае Ранк говорит о случайном ночном страхе. Страх, по мысли Ранка, возникает как ответ на первоначальный страх, пережитый при рождении. Рассуждая в логике «от ощущений к аффекту», Отто Ранк фактически повторяет и теорию травм, и теорию происхождения тревоги в результате преобразованного физиологического возбуждения.
Он ссылается на аналогичный термин травмы рождения, используемый Фрейдом, но через несколько строк уточняет, что под этим термином имеется в виду симптом нехватки воздуха, удушье. Фрейд в ранней теории действительно говорил о симптомах в дыхании и сердцебиении, которые впервые проявляются в акте рождения.
Но далее Ранк пишет о трех событиях, в которых тревога неизбежна: рождение, отнятие от груди, фантазия о генитальной травме кастрации: «Угроза ложится на почву не только смутно вспоминаемой первичной травмы или репрезентирующего ее неопределенного страха, но уже и на основу второй, вполне осознанно пережитой и подвергнутой вытеснению травмы отнятия от груди, которая, однако, по своей интенсивности отнюдь не равна первой травме, так как значительной частью своего «травматического» действия она обязана предшествующей.
Лишь впоследствии в индивидуальной истории на третье место выходит
которая как раз вследствие своей нереальности представляется особенно предрасположенной перенять на себя наибольшую часть натального аффекта страха в форме чувства вины, которое фактически совершенно в смысле библейского грехопадения, оказывается завязанным на разделение полов, на различие сексуальных органов и функций. Глубочайшее бессознательное, которое всегда остается глубоко индиферрентным к полу (бисексуальным), ничего об этом не знает и знакомо только с первичным страхом общечеловеческого рождения» [26, с. 49-50].
В тексте о торможении Фрейд пишет, не отказываясь от некоторых идей экономической теории, что главную роль в вопросе тревоги играет не аффект, а представление (фантазия) об аффекте: «...если бы тревога, как символ отделения, повторялась при каждом последующем отделении, но, к сожалению, использованию этого соответствия препятствует то, что рождение субъективно не переживается как отделение от матери, поскольку всецело нарциссическому плоду мать как объект совершенно не известна» [40, с. 271]. Фрейд уточняет, что мы склонны верить в то, что в состоянии тревоги происходит воспроизведение травмы рождения.
Травма рождения - не просто метафора. В одном понятии содержатся два словарных значения.
«Первым событием, вызывающим у человека тревогу, является рождение; объективно оно означает отделение от матери и может быть приравнено кастрации матери (в соответствии с равенством ребенок = пенис)» [40, с. 271].
как утрата среды (среда отделена от младенца), череда потерь, следующая сквозь всю жизнь человека и одновременное отрицание ее. А, значит, логически это выход на понятие душевной боли, занимающей в меланхолии место страха.